Сказка - ложь?..

[NeAmina]

Название: Сказка - ложь?..
Автор:  NeAmina
Сказка: Колобок

Неправда это в ваших книжках,
неправду сочинил народ,
поверят разве что детишки
в такой сюжетный поворот.

Как все над сказкою вздыхают...
Но суть приглажена слегка:
Лиса совсем и не плохая,
она не ела колобка.

Была случайной эта встреча.
И кто бы что ни говорил,
романс звучал, и тлели свечи,
до первых отблесков зари.

И разговор в норе у ели
под трель ночную соловья.
Всего лишь ночь в одной постели.
…А вскоре появился я.

С хвостом и лисьей головою,
и круглый – в колобковский род.
Я – доказательство живое,
того, что был неправ народ...

@темы: Сказка фольклорная, Стихи

---

[Тедди-Ло]

Название: Я лучше собаки
Размер: 1230 слов
Пейринг/Персонажи: Малыш/Карлсон
Примечание/Предупреждения: фашистская Германия, футфетиш, игры с едой

Он как раз заполнял списки выбывших из концлагеря, изредка почёсывая между ушами одну из своих любимых овчарок, Бимбо, когда солдат ввёл к нему этого маленького толстого человечка, с горбом под мешковатым пальто. Человечек обречённо и испуганно вжимал и без того короткую шею в круглые плечи. Однако, когда человечек поднял на него взгляд, то замигал обрадованно и воскликнул, очевидно, на минуту забыв о конвоире и о том, что его тут ждёт:
— Lillebror!
Собака зарычала. Молодой офицер, сидящий за столом спиной к окну так, что яркий солнечный свет, ореолом обволакивающий его ладную фигуру, совершенно не позволял рассмотреть его красивое породистое лицо настоящего арийца, вскинул голову и уставился в карие маленькие глазки пришельца своими голубыми и холодными. Конвоир сделал движение ударить человечка за наглость. Но Малыш остановил его жестом. Жестом же он велел оставить их одних. Конвоир почтительно вскинул руку в хайле и ушёл, притворив за собой дверь.
Они остались с глазу на глаз. Человечек, по всему было видно, удерживался, чтобы не кинуться Малышу на шею. Лицо Малыша, однако, оставалось бесстрастным.
— Name, — спросил он отчётливо и равнодушно.
— Karlsson, — с запинкой ответил человечек, молитвенно складывая руки на жирной груди, где, как Малыш помнил, находилась заветная кнопка.
— Partisan?
— Nein... nein...
— Herr Major, — подсказал Малыш, явно начиная получать удовольствие от ситуации. Допрашиваемому же снова стало не по себе. Первая радость от встречи со старым другом испарилась, как роса погожим утром.
— Herr Major, — непослушными от страха губами добавил он.
— Kommunist?
— Nein, Herr Major...
Малыш откинулся на стуле. Он был очень молод для коменданта концлагеря и знал это. Его поставили на эту должность заслуженно. Никто не держал лагерь в такой жестокой дисциплине, ни у кого не было таких высоких показателей по мыловарению, никто так редко не использовал печи и газовые камеры при самой головокружительной смертности в лагере. Всё благодаря стае отлично вышколенных овчарок. В концлагере Lillebror почти не держали солдат, собаки справлялись с охраной и казнями лучше людей.
— Jude, — утвердительно сказал он, и его красивые голубые глаза сверкнули и сузились, как у хищника, который сжал зубы на шее жертвы.
Карлсон вздрогнул, но на это возразить ему было нечего. Его еврейскость не вызывала никаких сомнений, он был рыжим и носатым, то есть, он не мог свалить свою внешность ни на итальянское, ни на ирландское происхождение. Он молчал и смотрел в чистый пол, на котором, хоть и тщательно замытые, выделялись следы старых пятен крови и совсем уж явственно были видны выщербины от пуль.
— Fassen, — неожиданно скомандовал Малыш овчарке и скрестил руки на груди. Карлсон съёжился и рефлекторно выставил руки перед собой, защищаясь. Бимбо бросился на коричневую фигурку чёрной молнией, но вместо того, чтобы вцепиться в горло еврею, принялся лизать ему лицо и руки. Он тоже узнал Карлсона. Тот невольно смеялся, обнимая собаку и отбиваясь от её ласки.
Прогремел выстрел. Бимбо коротко заскулил и стал заваливаться набок. Из шеи у него ручьём текла кровь. Умирая, он всё ещё пытался лизнуть ботинок Карлсона. Тот стоял, как громом поражённый, ему и в голову не пришло спросить — зачем. Он слишком хорошо знал малыша Сванте, чтобы не понимать, что тот не прощал предательства. Малыш спокойно убрал пистолет обратно в кобуру. На звук выстрела прибежали солдаты. Малыш только кивнул старшему из них. Карлсона и труп собаки потащили прочь из комнаты. За собакой тянулся широкий кровавый след, Карлсону хватило сил только чтобы шептать: «Nein... nein... Ich bin nicht schuldig... » Но его никто не слушал.
Майор Свантессон закурил сигарету, в который раз поклявшись портрету фюрера бросить курить, и снова принялся за списки и отчёты.

Много дней провёл он в карцере, его не кормили, постоянно избивали и почти не давали спать. Он сворачивался клубком на холодном металлическом полу карцера и старался думать о варенье, которое он съел за всю свою жизнь. Больше всего он любил малиновое, густое и красное, которое так и льётся в рот само. Мысли о малиновом варенье, как всегда, привели его к мыслям о Малыше. Статный и жестокий офицер, с ледяным взглядом, пристреливший своего верного пса, медленно превращался в его сознании в маленького светловолосого мальчика с вечно широко распахнутыми незабудковыми глазами. «Lillebror», — шептал Карлсон, и горючие слёзы катились по его носу-картошке.
Однажды подобные его размышления были в очередной раз прерваны грохотом отпираемых замков на двери. Карлсон сжался, чтобы за этим не последовало: побои, издевательства или смерть — он уже ни на что не надеялся. Дверь распахнулась, и вошёл ... Малыш. Он был один. Карлсон смотрел на него снизу вверх слезящимися красными глазами, гноящимися от бессонницы и недоедания. Он думал, что надо бы встать, но у него уже не было на это сил. Вдруг он заметил, что в руках Малыш держал... О нет, конечно, это сон или очередная галлюцинация, он сошёл с ума... Малыш засунул в банку руку и обмакнул палец в варенье. Протянул измазанный, капавший сладкими красными каплями палец Карлсону.
— Lick, — коротко скомандовал он.
Карлсон с трудом приподнялся и обхватил дрожащими бескровными губами его палец. Удовольствие немедленно пронзило его с головы до ног, он принялся ссасывать живительное варенье, он вылизал весь палец дочиста. И уставился на Малыша преданными глазами, полными надежды.
— Wer bist du? — спросил Малыш, снова засовывая руку в банку.
— Karlsson, — с удивлением ответил человечек, который теперь был толстым только потому, что опух от голода. Пропеллер забыл, когда он нёс последний раз своего владельца над крышами. А Карлсон забыл, когда в последний раз его шею сжимал тонкими голыми коленями семилетний белокурый, как ангел, и такой же невинный Сванте. Когда Гитлер ещё не пришёл к власти.
Тут же на его голову обрушился удар. Малыш со всей силы пнул его форменным сапогом в зубы. Карлсон заскулил, закрывая лицо руками. Его кровь лилась на пол, смешиваясь с каплями варенья. Малыш наклонился и размазал варенье по своим сапогам.
— Lick, — снова приказал он, подставляя сапог под распухшие губы Карлсона. Может быть, ещё несколько дней назад Карлсон не пал бы так низко, но теперь он только с трепетом и урчанием, разве что кривясь от боли в разбитом рте, бросился вылизывать сапоги Малыша, от которых божественно и неудержимо пахло свежайшим малиновым вареньем.
— Wer bist du? — во второй раз требовательно спросил Малыш, когда его сапоги были начисто вылизаны жадным языком Карлсона.
— Jude, — робея и страшась снова не угадать, вымолвил Карлсон шепеляво.
Малыш пинком перевернул его на спину.
— Nein, — почти ласково сказал он, наклоняясь и беря Карлсона за пропитанную кровью и вареньем рубашку свободной рукой и подтягивая к себе, вынуждая встать его на колени. Он приблизил своё лицо так близко к лицу Карлсона, что тот смог ощутить дыхание Малыша. От него пахло табаком и мятой. Мятой от него пахло и в детстве.
— Du bist ein Hund, — тихо и почти по слогам произнёс он, отпустил Карлсона и выпрямился. Карлсон всё ещё стоял на коленях, как Малыш оставил его, и постепенно начинал понимать. «Я же лучше собаки», — эхом отозвались в голове брошенные невзначай им самим много лет назад слова. Малыш поставил пустую банку из-под варенья в сторону и тщательно вытер руки платком. Потом он достал что-то из кармана и бросил Карлсону. Он инстинктивно поймал это, прежде чем сообразил хоть что-то. Он посмотрел на то, что было у него в руках. Чёрный кожаный ошейник с металлическими заклёпками. Хорошая кожа, дорогая. Свиная, телячья или... Карлсон переглотнул и невольно схватился за звезду давида, вытатуированную на предплечье.
— Wer bist du? — в третий раз спросил Малыш. И в его глазах Карлсон прочитал, что это был последний раз.
— Ich bin ein Hund, — произнёс он глухо.
— Ja, ein guter Hund, — засмеялся Малыш и выразительно посмотрел на ошейник, который Карлсон нервно комкал в ослабевших руках.
Он поймал этот взгляд и молча застегнул ошейник у себя на шее.
«Ты увидишь, я гораздо лучше собаки, Малыш».

@темы: Европа, Фанфик, Сказка литературная, Сказочные герои, Мини, R, Слэш

---

[Тедди-Ло]

Название: Кот и Пёс
Краткое содержание: Шарик был кошкой. Всегда, сколько себя помнил.
Примечание/Предупреждения: нецензурная лексика, трэш, издевательство над Шариком и Матроскиным
Размер: примерно 1200 слов

Шарик был кошкой. Всегда, сколько себя помнил. Это не значило, что он буквально имел девятнадцать пар хромосом вместо тридцати девяти или относился к семейству кошачьих, а не собачьих. Но вот так. В душе он всегда был кошкой. Наверное поэтому с Матроскиным у них постоянно царило большее или меньшее взаимопонимание. Они жили вместе уже двадцать лет, страшно подумать, а уж сказать. Старые были оба, но не дряхлые, нет. Сжились за это время, так что и представить себе не могли, как один без другого будет. И на соседей внимания не обращали. А уж сколько кривотолков ходило среди местных котов и собак. Виданное ли дело — коту с собакой в мире и согласии жить. И с течением времени это сдержанное, но возмущённое роптание со стороны местных не угасало нисколько. Мастроскин на котов и котят, которые мяукали ему вслед возмущённые ругательства и нравоучения, не реагировал никак — у кошек это лучше получается, а Шарик по молодости, да и по зрелости, нагонялся местных псов по самое горлышко. На какое-то время они замолкали, но уважать Шарика больше не начинали, так что потом все лающие насмешки возобновлялись, возобновлялись и драки за свою пёсью честь. Последний год не было случая, чтобы к Шарику пристала какая-нибудь уличная шавка с очередным визгливым «Позор рода собачьего!», он и отвык от этого. Должно быть потому, когда старый Полкан, валяющийся в пыли на дороге на водокачку, лениво гавкнул ему вслед: «Так и живёшь с котом, што ли?», Шарик от растерянности остановился и ответил, вместо того чтобы молча пройти мимо.
– Котоёб блядский, – зевнул Полкан как-то даже дружелюбно. Но на Шарика как помрачение нашло после этого. Очнулся он, сидя на скулящем Полкане, который хрипел о пощаде. У самого Шарика, впрочем, вид оказался тоже помятый — ухо переломано, бок прокушен.
Шарик слез с Полкана, сопровождаемый его воем, и похромал домой. На душе было погано, кошки скребли. Точнее одна — его внутренняя кошка.
Матроскин встретил его беглым взглядом поверх очков. Он починял старые одеяла на зиму.
– Опять подрался? – спросил он, когда Шарик прохромал к кадке с водой и вылакал целый ковш. – И когда ты, Шарик, научишься хуй забивать на этих блохоложцев?
Он сокрушённо покачал головой и перекусил нитку.
Шарик влез на печку, теперь Матроскину были видны только его худые облезлые лапы с неряшливыми когтями (у котов-то они аккуратно втягиваются в подушечки, как всем известно).
– Не могу я так больше... Не могу, – глухо пролаял с печки Шарик. – Сил моих нет.
– Собака лает, ветер носит, – поучительно ответствовал Матроскин, забрасывая готовое одеяло в сундук и принимаясь за новое. – Блять, ты своими когтями все одеялы нам подрал, гандон ты блохастый.
– Да не в собаках дело, – тоскливо сказал Шарик.
– А в чём же это тогда дело, скажи, пожалуйста? – поднял бровь Матроскин. Помолчали: – Сука тебе нужна, Шарик, – сочувственно сказал Матроскин. – Посейчас от тебя тоска одинокая шибает.
– Не нужна мне никакая сука, – взвыл Шарик уявзвлённо. — И ты туда же! Я с тобой живу, ясно? Мне с тобой... хорошо, вот! Сам-то чего без кошки, а?
– Оооооооо, – протянул насмешливо кот, принимаясь аккуратно штопать очередную дыру. – Так я ж тебе не сука, меня ебать нельзя, Шарик, ты пойми это. Мы с тобой — друзья-товарищи...
– То-то и оно, – в сердцах крикнул Шарик, замотался в одеяло и больше ничего не говорил.
Матроскин тихо напевал себе под нос и что-то обдумывал.
Проснулся Шарик от того, что кто-то довольно энергично долбил его в задницу, смачно шлёпая яйцами по его облезлым костям.
– Матроскин, – обалдело со сна прохрипел Шарик. – Ты чо делаешь?
– Я тебя, Шарик, в жопу ебу, – объяснил кот, не сбиваясь с темпа.
– Дак... да как же... – Шарик понимал, что нужно сопротивляться, что теперь его даже котоёбом не назвать... что это конец всему.
Но сопротивляться сладкому томительному удовольствию, которое он получал в процессе, не имел сил. «Строчит, как швейная машинка... от же ж блять», – подумал Шарик стыдливо и блаженно. Слова кота «А я и машинкой могу» стремительно приобретали новый смысл. Шарик только покорно закрыл глаза и начал подмахивать коту. Матроскин, сладострастно урча, ухватил его зубами за загривок, наращивая темп, и Шарик понял, что так хорошо ему ещё никогда не было. Внутренняя кошка отчаянно мурчала и царапала ему когтями грудь изнутри...

Письмо от дяди Фёдора пришло месяц спустя. Было оно полно искренней тревоги за друзей детства.
– Ты смотри, – сквозь зубы процедил Матроскин, глядя в очках на письмо. – По городу уже всё распиздели, а.
– Читай, читай, – встревоженно потребовал Шарик, завернувшийся в штопанное одеяло, и стал вытягивать тощую шею, приподнимая одно ухо, чтобы было лучше слышно. Он стоял на печке, потому что сидеть последний месяц ему не было никакой возможности, так раздолбил ему бампер кот.
Матроскин начал монотонно зачитывать письмо:
– Дорогие наши Матроскин и Шарик, мы живём хорошо, просто замечательно, у нас всё есть, так что перехожу сразу к делу: Матроскин, перестань трахать Шарика, это некошерно. Шарик, не дури, мы высылаем тебе суку. Сука хорошая, ласковая и разговаривать не умеет. Трахай её, сколько душе вздумается, не позорь себя, будь кобелём, а не кошачьей сучкой...
– От блядь, – пролаял Шарик обиженно и испуганно.
– Не перебивай, – попросил кот строго и глотнул чаю. – И не ссы, – добавил он, глянув на пса поверх очков. Шарик притих, Матроскин продолжил читать.
– Здоровье у меня не очень, месячные замучили, хоть на стену лезь. Матроскин, свяжи мне ещё один пояс из шерсти Шарика, старый сел. А есле у Шарика будут котапёсеки посли Мотроскена, то адново астафьте мне, я ево в класе покжу и Мишка обделаиця с завести, а зоологичка исправет мне пару в четвирти.
И подпись: Драг-квин Катя Фарик.

– Куда сел? – недоумённо гавкнул Шарик и почесался. – Какой ещё квин?
Кот нахмурился и перечитал несколько последних предложений:
– Опять всей семьёй писали, обмудки, – резюмировал он и сложил письмо вчетверо, отложил его на стол.
– А где сука? – боязливо косясь на пустой конверт, как будто из него могла вылезти ласковая и неразговорчивая невеста, спросил Шарик.
– Сука бандеролем придёт через неделю, если я что-то понимаю в почте России, – почёсывая горло, изрёк кот.
– Что ж мы с ней делать-то будем?! – всплеснул лапами Шарик и забегал по хате.
Матроскин спокойно встал, надел передник и принялся варить варенье из черники.
– Суку, мы, положим, выебем, – снисходительно ответил он, насыпая сахар в таз. – Ну и в целом на хозяйство приладим... Не лишняя будет, дом охранять. То, что ласковая, даже хорошо. Лаской всех заебёт, почище того скворца-дегенерата. Никто к нам не пройдёт.
– Ага, – с тоской в глазах ответил Шарик. – А что если... дядя Фёдор приедет?
– Ну и пускай приедет, – пожал плечами кот. – Что он нам такое? Это он в стриптиз-баре среди своих трансвеститов командовать может, а мы ему не подчиняемся. Катя Фарик, мать его в дырку...
Шарик перестал бегать и смотрел на Матроскина полными надежды и любви глазами.

Сука и в самом деле прибыла через неделю курьерским поездом. В дом её доставил лично Печкин. Он недоверчиво покрутил носом, пока Матроскин невозмутимо расписывался на бланке. Шарик боязливо выглядывал с печки. Сука улыбалась и махала хвостом. Судя по запаху, у неё был разгар течки.
– Говорят, содомируете помаленьку? – кашлянув, спросил Печкин.
– Пошёл вон, импотент слюнявый, – сурово ответил кот. – Не все же с велосипедом без седла сношаться должны.
– Я тебе понамекаю! – взвился Печкин. – Я тебе понамекаю, сука полосатая!!! Щас же напишу вашему мальчику, чтобы он тут разобрался с вами, приживалами!!!
Он развернулся, прыгнул на велосипед с любовно отвинченным седлом и покатил вниз по улице. Матроскин с грохотом захлопнул дверь. Сука гавкнула.


– Гелла! – зычно рявкнул кот. – Подь жрать!
Сука вылезла из будки и, оставляя на снегу цепочку следов, радостно потрусила к коту. Пока она ела похлёбку из миски, Матроскин пристроился сзади и разок прострочил её с самого утра. Шарик ревниво наблюдал за ним из окна. Сам он к суке не притронулся. Из принципу.
– Новый год скоро, – вздохнул кот, вернувшись в дом и снимая валенки. – Наши пидорасы, небось, опять приедут на природу водку жрать.
Шарик съёжился под одеялом. Он ужасно растолстел за последние девять месяцев.
– Давай их эта... не пустим, – жалобно пролаял он.
Матроскин откинул одеяло и потрогал его живот.
– Шевелятся, фулюганы, – удовлетворённо отметил он и накрыл Шарика снова, поцеловав его в лоб.
– Не ссы, блохастый, всё будет в ажуре.
За это время от дяди Фёдора пришло ещё несколько писем, все уговаривательно-ругательные. Одна повестка в суд за нарушение прав животного и пять анонимных угроз. Матроскин оставался невозмутим.


Что-то разбудило Мастроскина ночью. Он поворочался, потом встал и пошёл на кухню попить воды. С печи послышался сонный лай Шарика:
– Ты чего?
– Ёжи ж божи, – протянул кот, выглядывая в окно. – Шарик, никак наша Гелла вора поймала...
– Как так, вора? – испуганно спросил тот.
– А вот так, – Матроскин полез на полати, спрыгнул со старой берданкой в лапах и принялся любовно заряжать её солью. – Сам глянь.
Шарик, кряхтя, сполз с печки, придерживая живот (чисто шарик) и осторожно отодвинул краешек занавески на окне.
Через небольшую проталину на покрытом морозными узорами стекле Шарик рассмотрел мужика в маске американского президента Ричарда Никсона, который трахал Геллу. Рядом сиротливо лежал пустой мешок для награбленного. Отказать Гелле было невозможно, во всей деревне держался один Шарик, это правда. Вот и неудачливый грабитель пал жертвой суки.
Матроскин крякнул и щёлкнул затвором, запрыгивая в валенки.
– Я пошёл...
– Осторожнее, – прошептал Шарик и прижал уши.
– Хенде, блять, хох, – рявкнул кот, наставляя ружьё на голый зад вора, который ритмично двигался туда и сюда. Гелла томно повизгивала и, кажется, подмахивала.
– Здравствуйте, – праздничным баритоном, отдуваясь провозгласил мужик в маске. – Угадайте, кто я?!
– Дик Фаллосович Никсон, человек и хуй, – сурово ответил кот и взвёл курок.
– Матроскин, не стреляй, это ж я, – взмолился вор. – Дядя Фёдор... Ох и забористая сука, не врал Печкин.
Кот сплюнул в снег, ружьё не опустил.
– А какого ж хуя, дядя Фёдор, ты пытаешься в родимый дом проникнуть в маске и с мешком?
– Новый год же скоро, – неубедительно соврал дядя Фёдор и кончил. Гелла завыла.
– Через две недели, мудила, – отбрил кот. – Считаю до трёх, ну? Рааааааз...
Дядя Фёдор торопливо натянул штаны. Ненасытная Гелла вилась у его ног, требуя ещё. Уловив жадный блеск в глазах дяди Фёдора, кот скомандовал:
– Гелла, место, фу, Гелла.
Сука поджала хвост и убралась к себе в будку, из темноты загадочно поблёскивая глазами на дядю Фёдора. Тот проводил её сальным взглядом.
– Слушай, Матроскин, дружище, – начал дядя Фёдор, стягивая дурацкую маску.
– Но-но, стой, где стоишь, – пригрозил кот, покачав стволом.
Дядя Фёдор поднял руки:
– Тут говорят, Шарик ощениться должен...
– Никому он ничего не должен, – отрезал Матроскин. – Тебе-то что?
– Ты знаешь, сколько это стоит? – проникновенно спросил дядя Фёдор. – Межвидовой гибрид, селекционеры золотом плакать будут.
– Сколько? – подозрительно спросил кот, включив мысленный калькулятор.
Дядя Фёдор сказал.
– Охуеть, – подвёл итог кот.– Ты в деле, если прибыль идёт семьдесят на тридцать процентов, ты меня понял?
– Грабитель! – воскликнул дядя Фёдор.
– Не нравится, проваливай.
– Ладно, ладно...
И Матроскин опустил ружьё, и они вошли в дом и выпили по стописят для согрева. И Шарику о подробностях разговора ничего не сказали, а наврали, что дядя Фёдор хотел украсть самого Матроскина, но пересмотрел взгляды на жизнь и больше так не будет. Утром дядя Фёдор уехал на первой электричке.


Через две недели, в канун нового года, в дверь постучали.
Матроскин отложил гитару и открыл дверь. На порог прыгнул мужик в маске Фреди Крюгера.
– Здравствуйте! – зычно гаркнул он. – Угадайте, кто я?
– Ты долбоёб, – прошипел кот. – Только детей, блять, спать уложили.
– Где котопёсики?! Где?! – завыло что-то за спиной у мужика, и в избу протиснулся щуплый пацан в розовом лыжном комбинезончике со стразами. Он прямой наводкой побежал, не снимая лыж, к печке, где обосновался Шарик и их с Матроскиным шесть детей.
– Деньги где? – вполголоса поинтересовался кот у Фёдора.
– Подавись, – ответил тихо дядя Фёдор и сунул ему в лапу оставшиеся три тысячи долларов. У Шарика родилось восемь щенкотёнков, двоих кот и Фёдор продали — одного в Голливуд, другого в НИИ генетики и селекции. Бизнес обещал быть успешным.
– Что бы мы делали без нашего Простоквашина, – растроганно воскликнула Катя, жена Фёдора, и полезла обниматься с котом.
Сын Фёдора — тётя Петя, который мечтал стать девочкой, довольно тискал слепых ещё котопёсиков и выяснял у Шарика кто из них мальчик, а кто девочка и считает ли Шарик это справедливым.
Шарик что-то отвечал, лаял, смеялся, его внутренняя кошка громко мурчала и истекала молоком. Шарик был абсолютно счастлив.

@темы: Россия, Фанфик, Сказка литературная, Мини, NC-17, Слэш

---

Плач

[NeAmina]

Название: Плач
Автор:  NeAmina
Сказка: Колобок



Печалюсь, скучаю, депрессия, лето.
Блуждаю ночами, но песенка спета.
финита! проехали!
И под конвоем
внимательных звезд
я страдаю и вою.

Вот в небе лиловом луна серебрится.
Вы с ней так похожи: ну, брат и сестрица.
И пахнет тоска моя горькой травою,
уткнувшись в цветы, я отчаянно вою.

Зачем я поверил? Зачем я послушал?
Доверчиво хлопали серые уши.
А мог бы сдержать твою резвую прыть
и к смерти дорогу тебе перекрыть.

Но поздно! Как поздно!
На ветке секвойи, над миром жестоким, ищу я покоя.
Здесь звезды - как мыши, луна - как клубок,
Я плачу все тише.
Прощай, колобок...

@темы: Сказочные герои, Стихи

---

Сказка: Куда улетают трамваи?

[Kyuti-chan]

Название: Куда улетают трамваи?
Автор: Kyuti-chan
Бета: Luminele
Сказка: ориджинал
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: мини
Жанр: драма
Дисклеймер: моё))
Размещение: только с авторского разрешения
Саммари: дети мечтают попасть в сказку, но далёко не всегда история из книжки оправдывает ожидания, став реальностью.

На кухне было уютно и тепло. Мягкий свет струился от лампы, освещая бледное лицо мужчины. Его густые черные брови сошлись над переносицей, темные синяки залегли под глазами — силы к ночи совсем словно расстаяли, остались только усталость и раздражение.
На столе, в пятне яркого света, лежала газета с заголовком на первой полосе: «Маньяк под видом карусельной лошадки похищает детей». Огромные буквы расплывались перед глазами. Семейные споры раз за разом заходили в тупик.
Женщина встала и начала заваривать чай. До автоматизма отточенные движения успокаивали, приводили в порядок мысли, но решение от этого не становилось проще.
— Мы можем нанять няню и оставить его дома с ней. Или взять с собой, но не сводить глаз, не отпускать ни на шаг. Что думаешь? — Она потерла переносицу в попытке снять напряжение. — Он весь вечер просился на ярмарку и расстроится, если мы его не возьмем.
Ей хотелось спать, но вопрос мужа не давал покоя. Что же им выбрать?
— Здесь пишут ужасные вещи: маньяк легко привлекает детей, втирается к ним в доверие и похищает. Знать бы еще, как именно, и мы бы что-нибудь придумали. Но… — мужчина осекся и замолчал, задумавшись.
— Ты не можешь отменить встречу, иначе потеряешь работу. Поэтому нам лучше… — договорить она не успела. На пороге кухни появился заспанный мальчишка. В пижаме и с медвежонком в руках он стоял, щурясь от яркого света.
— Мам, мне страшно засыпать — расскажешь сказку? Пожалуйста!
— Конечно, малыш. Иди к себе, я приду через минуту, — женщина кивнула и улыбнулась сыну, а как только он вышел, обернулась к мужу. — Поэтому нам лучше взять его с собой — раз мы будем вместе, я смогу за ним уследить, а ты разберешься с работой.
Дождавшись ответного кивка, она пожелала мужу спокойной ночи, тяжело вздохнула и отправилась к сыну.

***
Ветер гнал по серым плитам сухие желто-бурые и красные листья, подбрасывал их, кружил в маленьких торнадо. Он жонглировал ими, и пучок березовых вертолетиков нельзя было отличить от багряного клена или пожухлого дуба. Торнадо поднимали пыль и тянули ее за собой по площади, сбрасывая на подолы платьев или начищенные ботинки — сегодня можно было шалить и безобразничать, как подсказывала душа, и не чувствовать себя при этом виноватым.
Праздник был в самом разгаре: со смехом от прилавка к прилавку бегали дети, торговцы раздавали им леденцы и шоколад, а некоторые даже совали в маленькие кулачки юбилейные монеты. На удачу.
Разноцветные ленты, привязанные к деревянным стендам и прилавкам, дверям и резным окошкам уличных кафе, развевались на ветру. Далеко в небе на привязи парили воздушные змеи, разгоняя облака пятнистыми крыльями. Их хвосты-нити натягивались, дергались, но ни один не вырывался.
И пахло здесь по-особенному. Корицей и пряностями, а еще — прелой листвой и по-осеннему свежим, чистым ветром. Мальчишке хотелось кружить до упаду, широко раскинув руки, будто обнимая весь мир. Захлебываться в собственном счастье и тут же щедро раздавать его прохожим вместе с улыбкой от уха до уха.
Крепко держась за мамину руку, он шел по ярмарке. Толпы людей и громкий смех привлекали его взгляд то к прилавку с пряничными человечками в глазури, то к силомеру, красным столбом вздымавшемуся в небо, но больше всего — к карусели. Бежали по кругу кони в яблоках, плыли величественные лебеди, вышагивали жирафы, вытягивая длинные шеи. Полосатые столбы, похожие на лакричные леденцы, подпирали остроконечную, как шляпа волшебника, крышу.
— Мам, можно мне прокатиться на карусели? — потянув за руку, спросил мальчишка.
На секунду на лице женщины промелькнуло смятение, между бровями залегла морщинка, но она тут же сменилась слишком веселой, точно вымученной улыбкой.
— Конечно! Идем.
Они подошли к маленькому домику, выкрашенному в зеленый цвет. Под крупной вывеской «Касса» в окошке показалось пухлое женское лицо. Выцветшие кудри мочалом торчали во все стороны, капельки пота выступали над губой и на висках, а взгляд из-под толстых стекол очков был строгим и крайне недовольным.
— Ходят и ходят, все никак не находятся! Сколько уже можно? Неужели нельзя не покататься на этих облупленных деревянных клячах?!
— Один билет на карусель, пожалуйста. — Мама улыбнулась, словно не заметив ворчания.
Женщина скрылась в окошке, забрав монеты из протянутой ладони. Не переставая ворчать, она звякнула деньгами и оторвала билет. А потом, выглянув снова, грубо сунула его матери в руку.
У карусели толпились взрослые и дети. Мальчишка сжимал в руке серую картонку билета и ждал. Круг за кругом редела очередь перед ним и его мамой, круг за кругом собирались люди позади — кататься на карусели любили все! И наконец остановилась череда деревянных фигур, замерли, поблескивая лакированными боками и глазами на солнце, волшебные птицы и звери.
Только смотритель карусели поднял красную цепь, открывая проход, мальчишка взбежал на помост. Он хотел выбрать самого лучшего скакуна, успеть, пока никто не занял. Взгляд остановился на коне с дальней стороны карусели. Его темно-зеленые глаза смотрели внимательно и пронзительно, заглядывали в душу и манили к себе.
Мальчишка взобрался на небесно-голубую спину в алых яблоках и взялся за потертые поводья. Шершавая кожа доверительно легла в ладони, и он тут же представил себе бешеную скачку. В руки острым краем вгрызался повод, но боль и страх моментально отступали — в ушах свистел ветер, глуша шум боя, но не зов сердца, а сзади наступали враги. И некогда стало отвлекаться на чувства, впереди была победа! Он слегка хлестнул спину коня, и карусель медленно закружилась. Вокруг в красочном хороводе замелькала площадь: пятна украшений, невзрачные дома, ало-рыжий калейдоскоп листьев и сотни лиц, улыбающихся и счастливых.
Мальчишка снова хлестнул коня поводом, ударил каблуками туфель бока. Скачка становилась настоящей, переставала быть шуткой и игрой. Он словно бы хотел обогнать величавых лебедей и длинноногих жирафов, разогнаться и вырваться из тесного круга в далекое небо. Он крепко зажмурился и сжал кулаки, отдаваясь фантазии. Вокруг кипел бой, а мальчишка, теперь уже статный мужчина, вел армию вперед.
— О чем ты сейчас мечтаешь? — тихий, вкрадчивый голос вырвал его из фантазий. — О чем задумался, катаясь на карусели? О скачке и свисте ветра в ушах? О зареве солнца над полем боя и победе? Это все в сказках. Здесь так не бывает. Забудь.
По телу пробежал неприятный холодок — слова резанули по фантазии, разрубили яркую, почти реальную еще минуту назад картинку перед глазами. Взгляд затуманился от подступивших слез, а улыбки людей показали уже не счастливыми, а насмешливыми и злыми.
— В сказку тебе никогда не попасть — для этого нужен особый проводник и смелость. А дети обычно трусливы, невозможно трусливы. Они не решаются даже одним глазком взглянуть на настоящую сказку…
— Я не такой, — мальчишка крепче вцепился в поводья. — Я не трус, и если бы нашел проводника, не отказался бы посмотреть на сказку!
— На рождение новых миров и на темную сторону? Вряд ли, — голос раздавался в самой голове. — Врагу такого не пожелаешь.
— А я готов! — громко и запальчиво прошептал мальчишка. — Только проводника покажи!
— Ну, если готов, — в словах послышался нервный смешок, — то я стану твоим проводником. Только, будь добр, слезь.
Конь под ним взбрыкнул, освобождаясь от подпорки. Мальчишка тут же выпрыгнул из седла и спустился следом с помоста.
Сгущались тучи, сильнее дул и трепал легкую блузу ветер. Не грел даже жилет, и мальчишка вспомнил о маме — она всегда обнимала его в такие минуты, но сейчас не могла. Она ждала его у карусели, чтобы после катания пойти к папе. Тот как раз должен был закончить с работой, а потом они бы встретились на входе и погуляли по ярмарке все вместе. Но мальчишка хотел доказать, что не струсит, и… хоть одним глазком взглянуть на настоящую сказку.
Какой она окажется за волшебством и необыкновенными мирами? Жестокой и мрачной ведьмой? Или божеством, слепящим чудесным светом и разрешающим все проблемы? Ему хотелось убедиться, что за сказкой не кроется ничего плохого, а конь просто пытался его запугать. Поэтому мальчишка должен был пойти с ним!
Мальчишка обернулся и чуть не умер со страху. Конь ожил и теперь совсем не был похож на безобидную лошадку с карусели. Трещины дерева переросли в шрамы и рассекали бока, ярко-красные яблоки стали светлыми проплешинами на темной шкуре. Ободранный хвост повис до самой земли, под шкурой проступили ребра. Один глаз рассекал страшный шрам, а в другом затаились злость и азартный блеск.
— Ну, пойдем, — конь хитро улыбнулся и подмигнул единственным глазом. Мальчишке стало жутко, но, изо всех сил сжав кулаки, он пошел следом.
Мысли постоянно возвращались к матери, ждущей у карусели. Как испугается она, не увидев своего сына, как будет волноваться и искать его. Но возвращаться было уже поздно. Они шли по серым улицам под грязным небом. Мрачные деревья осуждающе качали седыми головами, хмурили кустистые брови. Шелестели листья, словно шепча о приближающемся урагане.
Вдоль решеток заборов, вдоль колючей проволоки ограждений, за которыми далеко-далеко простиралось поле, над жухлыми сорняками набухли тучи — они, казалось, касались земли, не в силах удерживать дождевую воду. Громыхнуло, и острая молния рассекла их, разорвала в клочья. Хлынул дождь.
Они шли молча: конь чему-то улыбался, скрывая морду в потоках дождя, а мальчишка боялся спрашивать. Он уже сомневался в решении, но сдаваться не хотел, надеясь, что скоро испытание закончится. А, может, и вовсе окажется очередной фантазией или сном.
Он искоса поглядывал на коня. Тот собрал в себе всё самое неприглядное, что было возможно: шрамы, подпалины, один глаз. Мальчишка не верил, что это произошло из-за сказок. Не хотел верить.
Размышления его прервали слова коня:
— Вот и пришли, — точно заговорщик прошептал он, ныряя в дыру в заборе.
Пролезая следом, мальчишка зацепился рукавом за острую закорючку и порвал блузу — на заборе остался клочок шифона. Они оказались на огромном пустыре, заброшенной парковке: ровными рядами, как в депо, стояли старые трамваи. Краска на их боках облупилась, по стеклам тонкими паутинками разбежались трещины, номера залепили комья пыли. Ливень смывал грязь, размазывал ее неровными потеками.
Мальчишка насквозь промок: челка прилипла ко лбу, раньше пышные рукава неприятно обтянули руки, пальцы замерзли, а лицо под россыпью веснушек побледнело.
— Нашелся смельчак! — конь сказал это громко, будто обращался сразу ко всем вокруг.
Шуршанием и шорохами наполнился воздух, зашумели невидимые листья, по стоянке прокатился громкий шепот. Мальчишке показалось, что за кустами и камнями промелькнули сотни пар глаз. Они кровожадно сверкнули и исчезли за стеной дождя. Трамваи закачались из стороны в сторону, поднимаясь на покрытых ржавчиной колесах и распрямляя к небу рога. Призрачным светом загорелись разбитые фары.
Мальчишка застыл на месте, не в силах шевельнуть даже пальцем. Он бы сорвался и убежал без оглядки, но ноги словно приросли к земле. Стало по-настоящему страшно.
В шуме дождя раздался скрип, и мальчишка обмер. Мигая фарами, медленно появился из-за серой пелены дождя старый трамвай. Он подъехал к коню и мальчишке и остановился, величаво возвышаясь над ними.
— Неужели? — глухо и скрипуче зазвучал голос в динамиках. Трамвай говорил медленно, словно настоящий старик растягивая слова и надолго замолкая между ними. — А он уверен?
Захотелось съежиться от страха под этим взглядом, не предвещавшем ничего хорошего, исчезнуть, но мальчишка только кивнул. Старый трамвай захохотал. Хриплый, булькающий смех вырывался у него вместе с редким, но сильным кашлем.
— Ну, давай, залазь, раз уж уверен, — отсмеявшись, трамвай со скрипом распахнул двери, впуская мальчишку внутрь. Конь за ним вскочил на подножку, перестукнул подковами и прошел к самому дальнему и почему-то самому чистому окну.
Мальчишка огляделся. Из вспоротой бордовой кожи сидений торчала набивка, она пожелтела от времени и покрылась толстым слоем пыли. На полу засохла грязь с ботинок, рассыпалась крошка битого стекла. Мальчишка подошел к окну и прижался носом, вглядываясь в неприглядную стоянку за ним.
Под потоками дождя она превращалась в необыкновенный и новый мир. За каждым трамваем, за каждым кустом и камнем скрывались страшные чудовища. Они мигали глазами из тени, подбирались ближе. Мальчишка тряхнул головой, отгоняя наваждение. С грохотом закрылись двери, зашуршал динамик.
— Следующая остановка — Сказка, — скрипнул трамвай и поехал, набирая скорость.
Он разогнался, плавно поднялся в воздух и полетел, рассекая тяжелые тучи. За окном проплыла и исчезла стоянка, пол ушёл у мальчишки из-под ног — неведомая сила потянула его вверх, пытаясь оторвать от пола. Он прильнул к окну, вглядываясь в город, исчезающий под тучами — там остались мама с папой, родной дом и тяжелые тома сказок. На мгновение он испугался, что не сумеет вернуться.
Трамвай плыл в облаках, небо светлело, а плотные клубы вокруг, похожие на вату, принимали причудливые формы. Рядом с трамваем скакали зебры, качались на ветках обезьяны, распускались цветы. Они пролетели совсем близко к радуге — казалось, протяни руку и коснешься разноцветных полос.
У мальчишки захватило дух — он понял, что по-настоящему летит, как на ковре-самолете, по-настоящему может потрогать пушистое облако или обжечься лучом солнца. Никогда еще он не поднимался в небо, даже на самолете, и не мог представить, каково это — летать.
Облака расступились. Под ними расстилалось море, по глади воды время от времени пробегали барашки и прыгали солнечные зайчики. Иногда они отскакивали высоко в небо и слепили глаза, и мальчишка, смеясь, пытался поймать их через приоткрытое окно.
В воздухе чувствовалось приближение сказки. Неуловимо изменился запах, а вместо дождя показалось солнце. Они летели теперь почти над самой водой, едва касаясь колесами слабых волн. Вдали показался островок. Трамвай летел прямо к нему.
— Смотрите, дельфины! — воскликнул мальчишка.
Он ловил на руки тёплые брызги, как вдруг ощутил под пальцами гладкую и мокрую кожу. Дельфины плыли рядом с трамваем, почти касаясь его округлыми боками. Казалось, вели, помогали не сбиться с пути. И вскоре трамвай добрался до острова.
Высокие каменные башни пиками утыкались в облака, ажурные мосты из щербета перекинулись над разноцветными реками, разрезавшими город вдоль и поперек. По мостовой галопом пронесся и тут же исчез конь. На его спине сидел рыцарь в тяжелых доспехах, в руках которого было алое знамя с королевской короной, а на поясе — золоченый горн.
Стоило трамваю опуститься и открыть двери, мальчишка выскочил на мостовую. Побежал по улице, полной грудью вдыхая волшебный воздух. Он чуть не захлебнулся запахом чистого ветра и свежей морской воды.
Домики вокруг не походили один на другой: пряничный в белоснежной глазури соседствовал с небоскребом со стеклянными стенами, в которых отражались облака, а на горе в солнечном желто-красном свете сиял дворец. Стеклянный купол, словно мыльный пузырь, переливался золотом, крохотные, почти игрушечные башенки рассыпались вокруг, как свечки на праздничном торте. Над дворцом коромыслом висела необыкновенно яркая радуга — казалось, что между семью полосами правильных цветов затаились и ждут своего часа целые миры.
— А можно нам во дворец? — спросил мальчишка, подходя к коню.
— Конечно, если ты ничего не боишься, — он кивнул, а глаз хитро блеснул под чёлкой.
И они пошли. Улочки петляли, превращаясь то в широкие бульвары, то в крохотные переулки с тупиками. Иногда за домами, походившими на корпуса заводов, открывались лесные полянки с мягкой травой и красивыми цветами. А за окнами бурлила жизнь: колдуньи помешивали зелья в огромных черных котлах, гномы, громко смеясь, кружку за кружкой пили эль.
Скоро мальчишка с конем вышли на рынок. На прилавках лежали ягоды и фрукты, а еще — незнакомые большие и сочные на вид плоды, которые, казалось, вобрали в себя всю яркость солнца и теперь светились изнутри, отдавая ее. Мальчишка подошел ближе и коснулся шкурки одного из них. Нежно и тепло она пощекотала пальцы, а в нос ударил аромат прелой летней травы.
— Ну-ка не трогай! Либо покупай, либо проходи! — вскочив на ящик и перевесившись через прилавок, заверещал человечек в багряном колпаке с серебряным колокольчиком.
Звоночек блеснул в луче солнца и звонко рассмеялся. Конь выложил на прилавок несколько монет. На одних было изображено поле и восходящее солнце, а на других — ночное небо в тысячах звезд. Человечек сгреб деньги в толстый кошель из потертой кожи и удовлетворенно кивнул.
Мальчишка взял с прилавка солнечный фрукт и прокусил шкурку. Он не смог бы описать волшебного вкуса. Фрукт оказался немного твердым, но сладким и сочным. Словно кусочек солнца смешали со щепоткой счастья и присыпали золотым песком, а затем обтянули вязью детских снов.
— Это хурма из Райского сада, — ответил конь на вопрос в глазах мальчишки. — Там растут удивительные растения, и редкие плоды очень ценятся народом.
По губам мальчишки тек сладкий сок, пальцы стали липкими и слегка порыжели. Он облизывался, откусывал хурму и не мог насытиться волшебным вкусом — с каждым укусом хотелось еще и еще. Но вскоре осталось лишь несколько косточек — их мальчишка сунул в рот и долго еще обсасывал, собирая последние капли сока.
Они пошли дальше. С неба сыпались легкие, похожие на пылинки, золотистые блестки. Они касались облаков и тут же, как капли дождя о мостовую, разбивались на сотни искр, опускались под ногами. Словно кружево, ажурные мостики перекинулись на остров посредине зеркального озера. На гладкой, без единой волны поверхности замерли лодки. Из них к небу поднимались алые флаги, над дворцом разлетался звук горнов, сливаясь с ветром и тихим плеском воды. Многие жители сказочной страны собрались здесь.
— Раз в год, перед началом зимы, мы приветствуем королеву. Она правит справедливо и мудро, но не любит показываться народу, поэтому мы устраиваем большой праздник и гуляния. Она проходит по городу: заходит в каждый дом и принимает угощение, решает все проблемы и подбадривает нас, своих подданных, — тут же пояснил конь недоумевающему мальчишке. — А назавтра снова пропадёт, как видение.
Неожиданно над озером повисла тишина — затихли горны и возгласы толпы, даже птицы перестали петь. И далеко, на том берегу, на высоких дворцовых ступенях, появилась она.
Лента, обшитая цветами, перехватывала пышные каштановые волосы, собирала их в высокий хвост. Тонкая и легкая ткань платья обнимала королеву лепестками безвременника: розоватая юбка бутоном собралась около коленей, серебряный пояс подчеркивал талию, пышные рукава, точно сшитые из перьевых облаков, укутали бледные руки. Корона, похожая на венок, на солнце сверкала крохотными изумрудами, а улыбка королевы, искренняя и теплая, казалось, затмевала свет дня.
Мальчишка изумленно открыл рот, залюбовавшись королевой. Он видел, как она, медленно и осторожно ступая, шла по ступеням. Как ветер трепал волосы и платье, как сияло лицо, подставленное солнцу. Он не мог отвести взгляда, а на языке снова появился вкус райской хурмы.
— Мы не можем остаться на праздник — если ты хочешь еще когда-нибудь вернуться домой, нам стоит поспешить обратно, — конь прошептал это в самое ухо мальчишки, чтобы не нарушить торжественности момента. — Скоро возвращаться станет поздно.
Мальчишка вздрогнул от чужого дыхания, теплом обдавшего щеку. Он не сразу понял, чего от него хотят, но спустя несколько секунд до ослепленного красотой королевы сознания дошла вялая мысль: ему нужно немедленно уходить, если он не хочет остаться в сказке навсегда…
Но он не знал, хочет ли! Ему понравился этот мир: сладкие и сочные фрукты, интересные жители и необыкновенная королева. Мальчишка хотел бы познакомиться с ней! Да и столько неизвестного еще здесь оставалось — он прошел лишь по нескольким улицам, заговорил лишь с одним существом. Мальчишка понял только, что сказка — по-настоящему волшебное место, которое не испортить ни злой колдунье, ни коварному серому волку. В ней не оказалось ничего страшного, как предвещал конь!
Но мальчишка ушел от мамы, не попрощавшись и не сказав, куда. И она, должно быть, сильно расстроилась, даже разозлилась на него. Ее нельзя было вот так бросать! Он должен хотя бы извиниться!
— Но я же смогу прийти сюда снова?
— Понимаешь… Выбирая, ты должен раз и навсегда решить, что важнее — сказка или реальность. Яркий, веселый и интересный мир чудес или серое уныние городских улиц, — конь голосом выделил последние слова. — Сказка не откроет свои двери тому, кто однажды от нее отказался. Но это твой выбор. И я даю тебе минуту, чтобы принять решение.
Конь замолчал, обернувшись к королеве. Она величественно плыла по мосту. Тонкие и длинные пальцы едва касались витых перил, босые ноги мягко ступали по голым доскам. Даже на берегу чувствовался аромат фиалок с искоркой приторной сладости.
И мальчишка снова не мог отвести взгляда. Он хмурился, пытался сосредоточиться на мыслях, но они разбегались, а секунды медленно капали, оставляя все меньше времени на раздумья.
Далекий звон колоколов врезался в сознание, эхом перекатился в голове. Мальчишка сжал зубы и крепко зажмурился — смотреть на королеву становилось невыносимым: екало и печально замирало сердце, перехватывало дыхание. Только восхищение, неконтролируемое и слепое, оставалось в мыслях.
Мальчишка попытался вспомнить, как жил раньше. Как просыпался на рассвете и в окно, в щель тяжелых штор, видел солнце. Оно вставало не над сказочным миром: золотило крыши обычных четырехэтажных домов его двора, укрывалось обычными, хмурыми и пыльными облаками. Как сонный он выходил из комнаты, едва переставляя ноги. Умывался и завтракал — за обе щеки уплетал оладьи с клубничным вареньем. Как обнимал маму: теплой щекой прижимался к ее щеке, ноздри щекотал мамин запах — свежий хлеб, лимонный пирог и уют. Как было хорошо и спокойно. Как уверено он чувствовал себя, по утрам собираясь в школу. Как был счастлив.
Мальчишка попытался представить, как заживет здесь. Как сможет объедаться райскими фруктами и каждый день купаться в лучах солнца. Как сказочные сны будут продолжаться и наяву. Как будет не хватать тепла материнской щеки и родного запаха… Он всхлипнул, к глазам подступили слезы.
— Я… хочу вернуться, — все вокруг расплылось яркими пятнами: исчезла из виду прекрасная королева и алые флаги над лодками, больше не сверкал великолепием дворец, и даже пение горнов словно растворилось в воздухе.
— Но никто тебя отсюда не выпустит! Сказка слабеет без живых людей, ей нужны новые силы. Посмотри на нашу королеву — она бледна, и на обычно молодом лице — морщины! Ей понадобится много сил, чтобы пережить зиму! — В глазах коня сверкнул огонь, он оттеснил мальчишку к стене и фыркнул прямо в ухо: — Отсюда ты уже не уйдешь!
Клацнули зубы, выдох коня обжег плечо. От страха подкосились колени, ослабли руки, но перед глазами стоял образ матери. Она смеялась, как всегда, склонив голову набок. На щеках проступили ямочки, а заливистый звон отдавался в ушах.
Мальчишка не знал, откуда вдруг взялось столько силы — он оттолкнул коня и побежал вверх по улице, локтями прокладывая себе путь. Вверх и вперед. Дальше от жгучего солнца и кристально чистых облаков. Дальше от застывших улыбок на пустых лицах и фруктов, полных человеческой силы.
Он бежал, не разбирая дороги — слезы застилали глаза. Он не знал, куда так несется. Не знал, как уйдет отсюда.
Вскоре ноги окатила волна, и мальчишка остановился. Сквозь тонкую пелену слез он видел песчаный берег и океан. Тот простирался до самого горизонта, а там не виднелось даже туманной дымки гор. Сзади надвигались преследователи — мальчишка слышал громкий топот, спиной чувствовал опасность.
Он шагнул в воду. Она оказалась ледяной, и по телу пробежали мурашки. Мальчишка снова посмотрел вперед: за горизонт опускалось солнце, хитро мигая отражением, ветер трепал одежду и сушил слезы. Громоподобный грохот раздавался за спиной все ближе, но мальчишка стоял прямо и смело глядел вдаль, не оборачиваясь. Он не хотел оставаться здесь — за счастьем сказочных жителей, за их идеальным миром затаилась черная кобра, и ее яд отравил все вокруг.
Но мальчишка продолжал верить в волшебство: герои любимых сказок всегда достигали мечты, только пройдя десятки испытаний. Он шагнул вперед и набрал полную грудь воздуха, а затем нырнул в ледяную воду.
Руки и ноги тут же, словно кандалами, сковало холодом, но мальчишка упрямо продолжал грести. Одежда моментально намокла и потянула вниз, в пучину, к черному и пугающе далекому дну, и каждый гребок давался с огромным трудом. Мальчишке казалось, он знал — вода этого океана поможет, — но пока не понимал, чем. Поэтому продолжал плыть, зажмурившись и стиснув зубы, бешено суча ногами.
Царапину на плече защипало от соли и руку моментально свело судорогой. Боль сбила, помешала, и глубина ухватилась за тело цепкими лапами. Она прилипла и не отпускала, тянула все сильнее. Грести уже не получалось — мальчишка барахтался в воде, вырывался, но слабость окутала его с ног до головы. Он последний раз дернулся к свету над мутной зеленоватой водой и потерял сознание.

***
Мать и отец снова вернулись к карусели — нигде на ярмарке не было их сына, и самые худшие подозрения начинали оправдываться. Женщина поджимала губы, уже посеревшие от холода. Мужчина шел в стороне, заглядывая за каждый прилавок и зовя сына, хотя дождь разошелся не на шутку и заглушал почти все звуки. Они старались не смотреть друг на друга, отворачивались. Каждый злился и обижался на свое — нервы у обоих были уже на пределе.
Женщина приложила руку к щеке, та горела от удара. А может от обиды или стыда — они никогда не ссорились, а тут…
Они разговаривали с полицейскими, и муж раскричался от волнения так, что покраснело лицо. Женщина попыталась вставить слово, но он перебил, обвинил ее во всем и ударил. Они оба знали: не стоило отпускать сына на карусель, это могло обернуться чем угодно, но она не устояла перед светящимися глазами и просительной, немного лукавой улыбкой.
Женщина сама понимала свою ошибку.
Подступили слезы, и в горле встал ком — она была готова расплакаться от своей слабости, она уже отчаялась искать. Руки из последних сил сжались в кулаки.
— Не сдавайся! Он должен быть где-то здесь, ничего не могло случиться!
Но слова заглушил дождь, даже она сама не услышала своего упрямого шепота. Ноги подкосились, женщина опустилась на колени и заплакала, спрятав лицо в ладонях.
Мужчина подошел и присел рядом. Провел рукой по ее мокрым волосам, успокаивая, и притянул к себе.
— Только не плачь — он найдется, ведь нам помогает полиция, — прошептал мужчина тихо, на ухо, крепко обнимая. — Не надо отчаиваться и опускать руки, мы должны продолжать поиски. Давай, вставай.
Он потянул ее за руку, но она не встала. Насторожившись, женщина подняла голову и пристально вгляделась в дождь. Мужчина проследил за ее взглядом.
Несколько секунд перед глазами была лишь серая пелена, сплошной поток дождя, но скоро что-то шевельнулось, будто кто-то шел им навстречу.
Они присмотрелись и не поверили своим глазам. Фигура приближалась, и в ней все отчетливее узнавался их сын. Мокрый с ног до головы, растрепанный и бледный, но это был он. Конечно же, он! Живой, никуда не пропавший, целый и невредимый.
Он тоже заметил родителей и кинулся к ним. Подбежал, остановился и открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Мама обняла его, изо всех сил прижала к себе. Она жадно гладила сына по спине, ощупывала руки и ласково перебирала пальцы.
Когда он смог немного отстраниться, то начал рассказывать что-то о карусели и коне, о старом трамвае и мире сказки. Но ни мать, ни отец не прислушивались к его словам, они смотрели на него и не могли насмотреться, нарадоваться своему счастью быть снова вместе. Мама улыбалась, хотя из ее глаз текли слезы.
— Почему ты плачешь? — спросил мальчишка, но не дождался ответа.
Тогда он прижался щекой к щекам матери и отца, так, что губами почти касался их ушей.
— Мама! Папа! Я люблю вас и никогда, ни за что не променяю, — голос его дрогнул. — Ни на какую, пусть даже самую счастливую, сказку!

Вопрос: Сказать автору

1. спасибо!		11	(100%)
Всего:		11

@темы: Джен, Мини, Ориджинал, G

---

В поисках Алконоста

[Санди Зырянова]

Название: В поисках Алконоста
Форма: макси, ок. 18.000 слов
Категория: джен
Пейринг/Персонажи: ОЖП, Баба-Яга, Серый Волк, Вий, Марья Моревна, Алконост, Болотница, Лихомань Болотная, Змей Горыныч, чудь белоглазая
Жанр: Приключения
Рейтинг: G
Краткое содержание: Чтобы спасти сестру, похищенную эльфами, крестьянской девушке Марьюшке придется разыскать Алконоста, а по пути встретить самых необычных персонажей русских сказок и найти свою любовь...

Гроздья калины темнели под вечереющим небом. А и хороши они будут, и сладки в пирогах, как прихватит их мороз, и небо из летнего, сине-горячего, станет низким и тусклым. Но пока что стояло лето, комары нещадно звенели в сырых низинах, а горячая небесная синь мало-помалу становилась таинственной и золотой, чтобы затем потемнеть и загустеть тяжелыми сумерками.
Маленькие босые ноги шевельнули резной лист орляка.
Скоро, скоро наступит желанная купальская полночь, когда орляк расцветет, и тому, кто сумеет взять его тайный цветок, откроются древние клады. Но пока что и до купальской ночи было еще далеко.
Самое начало лета, и вечерняя зорька купается в угасающем закате.
– Аленка!
Девочка, рассеянно трогавшая пальцами босой ноги кустик орляка, вздрогнула и обернулась.
– Аленка! Горе ты мое луковое! Вот матушка нам с тобой задаст! – девушка, чуть постарше Аленки, такая же рослая и светлая, с прозрачно-родниковыми серыми глазами и длинной русой косой, бежала по заросшей тропке. Бежала, видно, давненько – запыхалась, на высоком белом лбу из-под простенькой косынки проступила испарина. – И откуда ты на мою голову взялась такая разиня, только и знаешь ворон считать где попало, а я ищи, – сердито ворчала девушка, хватая руку Аленки.
– Марьюшка, сестрица, ну не брани ты меня так, – возразила Аленка, покорно семеня за старшей сестрой. – Тут куда ни глянь, диво дивное. Вон те листочки ровно кружево, какое не всякая барыня носит. А там цветочки шепчутся, чуть бы послушать – так и понимать начнешь. И птичка так пела, уж так пела… А вот в том овражике, – Аленка махнула рукой куда-то вправо, – голоса чудные слыхать и тьма клубится.
– Говорено тебе сто раз, – Марьюшка сжала кулачки, – не моги ты туда ходить, и думать брось!
Овраг, к которому Аленку тянула нелегкая, был не из простых. С виду – овраг как овраг, глубокий да извилистый: по дну журчал ручеек, а над ручейком склонились заросли лещины и жимолости. Но уже на памяти Марьюшки, а ей исполнилось шестнадцать, в том овраге пропало несколько ребятишек, которым почему-то помстилось, будто грибов там больше, чем в других местах, да молодой сосед с зазнобой, убежавшие подальше от строгого батюшки да лишних глаз. Грибники да охотники любили, хлебнув лишку, рассказывать, будто слыхали, как в том овраге кто-то поет высокими да красивыми, но жуткими голосами, играет не пойми что – балалайки не балалайки, гитары не гитары, рожки не рожки, свирели не свирели… сладко играют, да уж больно жалобно, а под ту жалобную музыку раздается то смешок, то топоток, ровно танцует кто, и беседы девичьи. Не один молодой удалец застывал, очарованный красивыми голосами и смехом, да, припомнив разговоры старших, оттаивал и спешил домой со всех ног. Потому что находились те, кто от стариков ничего про этот овраг не слышал, а коли и слышал, да не слушал. И никто из ушедших за девичьим пением не вернулся назад.
Аленушка была из тех детей, от кого родителям вроде бы и нет никакой беды, а и хлопот не оберешься. Тихая, задумчивая, она всегда как будто отсутствовала там, где находилась. Работа в Аленкиных руках спорилась не хуже, чем в руках ее сестриц, речи были разумными – иной раз уж слишком разумными для девочки двенадцати лет, а голос, которым она певала сельские песенки, многие называли «соловьиным». Но стоило заглянуть ей в глаза, как становилось не по себе. Глаза эти словно знали нечто такое, что девочкам из бедной, но набожной и работящей крестьянской семьи знать не положено. А мальчишки так и вовсе шептались, что она понимает по-птичьи да по-звериному.
Один случай окончательно убедил в этом сельчан, после чего на Аленку все стали смотреть косо, но бросить камень ей в спину не решался никто.
Отчего маленький Гришатка забрел под вечер в зимний лес – Бог весть. То ли старшие сестры да братья не уследили, то ли мать за чем послала – уже не разберешь. Но когда малец понял, что заблудился, вокруг стоял только заснеженный бурелом, из-за которого уже начинали поблескивать зеленые огоньки.
Волки…
За пропавшими детьми, как и за блудной скотиной, и за потерянными вещами, Аленку снаряжали уже давно. Вот и сейчас она торопилась, по пояс проваливаясь в снегу, а за ней спешили отец и дюжие дядья Гришатки. И остановились, поняв, на кого напоролись, – все, кроме Аленки.
Ружья с собой не было ни у кого.
Оцепеневшие мужчины смотрели, как девчонка смело подошла к вожаку.
Огромный темно-серый волк с седыми шерстинами на загривке внимательно глянул на Аленку.
Светлая, словно серебряная, волчица вышла из лесу, встала рядом с вожаком. Волчья царица.
– Батюшка волк, – Аленка помедлила, поклонилась в пояс зверям, – матушка волчица. Отпустите нашего Гришатку. Там за ним мамка с тятей плачут, сестрички плачут, братики. А как бы вашего волчонка кто поймал да съел? То-то. Гришатка хороший, он зла лесному зверью не чинит, птичьих гнезд не разоряет, отпустите его, пожалуйста!
Волчьи старейшины выслушали – так, будто понимали. А затем величаво развернулись и ушли восвояси, и вся стая потянулась за ними.
…И теперь, когда Аленка снова бродила по лесу, прислушиваясь то к пению птиц, то к странным голосам из заколдованного Гиблого оврага, не один сельчанин крестился и приговаривал: «Шла бы к своей родне, тьфу, тьфу, тьфу, свят, свят, свят!»
Мать не сказала ни слова, когда Марьюшка привела Аленку домой. Вздохнула, покачала головой с укоризной, да и начала собирать на стол. Аленка тут же кинулась ей помогать – сноровисто, легко, точно и не бывало никакой отлучки в запретные места, и не разыскивала ее Марьюшка полдня, заливаясь слезами.
А вечером, когда уже все угомонились, Аленкин шепот защекотал Марьюшке ухо.
– Маш, а, Маш! Расскажи сказку! Ну, расскажи, ну, что тебе стоит?
Рассказывать сказки на ночь почти взрослой сестре Марьюшка придумала именно для того, чтобы отвлечь ту от блужданий по лесу и попыток заговорить с птичками. «Хочется ей дива да чудес – вот пусть про них и послушает, а не ищет где ни попадя, – рассудила девушка, – всё лучше, чем в Гиблый овраг соваться!» Сказок она поначалу знала не так уж много, но, глядя в жадные глаза Аленки, сама загорелась – стала расспрашивать стариков, мимоезжих людей, и теперь, наверное, не было такого чуда и таких лесных диковин, о которых бы у Марьюшки не нашлось подходящего сказания. Хотелось Марьюшке еще песен выучить, но петь она была не мастерица. «Вот Аленка поет – заслушаешься, а у меня один сип да писк выходит», – вздыхала старшая.
– Ну, слушай. Было это в старую старину, когда еще и царя Гороха на свете не было. Жила на свете, да не на свете, а под землей, чудь белоглазая…
Аленка слушала, затаив дыхание, – только она умела так слушать сказки: всем взглядом, всем телом, всей душой.
Поутру у крестьянской девчонки работы – невпроворот. Коровку подоить да в лес вывести пастись, капусту полить, грядки выполоть, курам корму задать, а там уж мать квашню укутывает – скоро пироги печь будем! Лепить их, начиняя творогом да прошлогодним вареньем из лесных ягод, а мать за лепкой степенно заведет разговор о женихах да о приданом…
Марьюшке о женихах не хотелось. Хотелось о любви, о какой песни поются, чтобы незнакомое чувство горячило щеки и сладко стесняло грудь. Чтобы вышел из чащобы на лесную опушку высокий да статный, голубоглазый, с блестящим ножом за голенищем и сильными руками, – хмуро кивнул и отвернулся поначалу, а потом бы уж Марьюшка сама подошла да заговорила, и так бы сладилась у них беседа… Чтобы судьба это была.
А не Васятка-камнерез, сын проходчика. Что уж там, бывали и камнерезы – волшебники, у которых камень пел под руками: яшма цвела, а малахит покачивал листьями орляка, словно взаправдашними. Но Васятка был не из таковских. Самую простую работу ему поручали. Да и сам по себе парень был не Бог весть что, ни кожи, ни рожи. Но кто еще позарится на бесприданницу, будь она хоть сто раз умница да красавица?
За такими-то невеселыми раздумьями Марьюшка и не заметила, как меньшой, Ванюшка, поплелся к ручью – едва не утоп, хорошо, на мелком месте в воду свалился и заревел в голос, а когда прибежала да вытащила братишку, кликнула Аленку.
Пусть переоденет в сухую рубашечку…
Аленка не отзывалась.
– Аленка! Да что ж такое! Никак, опять в лес побежала? И что ее туда тянет нелегкая… Аленка!
Демидка, паршивец, хихикнул:
– Она пошла тебе, Машка, лешего сына сватать, чтобы тебя за Василия не отдавать!
– Ах, чтоб тебя! – в сердцах замахнулась Марьюшка и побежала к лесной опушке, на ходу выкликая: – Аленка! Аленка! Горе мое! Куда тебя опять понесло? Аленка!
Лес молчал. Марьюшке показалось, что деревья выжидающе замерли, словно ожидая, что она будет делать дальше. Не любила Марьюшка лес в сумерках. Какой-то он был живой и чужой, точно каждая былинка в нем была на своем месте и вовсе не рада незваным гостям – людям.
– Аленка!
Голос беспомощно звякнул разбитым колокольцем…
И в ответ Марьюшке вдруг очень близко, прямо из-под ног, прозвенели чистые и странные, чужие голоса из Гиблого оврага.
«Вот куда я вышла-то. Заманивают, никак… – девушка подняла руку и сжала пальцы на маленьком нательном крестике, прошептала «Отче наш»; от сердца немного отлегло. – Аленка-то, поди, не догадалась так сделать. Нешто она у них?»
Маленькие исцарапанные руки раздвинули темные в сумерках кусты. Поначалу ничего особенного Марьюшка не разглядела. Овраг и овраг, по дну невидимый в темноте ручеек журчит, листья шепчутся да где-то сверху соловей заводит свою песню.
– Аленка! Отзовись! Ты здесь?
И в ответ посреди молчаливой тьмы затеплился огонек. Один. Другой. Да не обычный, теплый, как от костра, а голубоватый.
«Да это болотные огни! Откуда бы? Тут и болота-то нет…»
Марьюшка прыгнула вниз, еще раз позвав сестру.
Под ногами захрустели ветки… ветки ли? Захрустели? Нет, – босые пыльные ножки ступили на гладко выструганные доски душистого розового дерева, какого Марьюшке не то, что видеть – и представить не доводилось.
Над головой висели каменные занавеси, уложенные красивыми складками; высокие своды потолка терялись в высоте, и из сумрака этой высоты то и дело срывались какие-то мелкие крылатые существа. Сычи? Летучие мыши? Ночные бабочки?
По полу были расставлены резные подставки с медными чашами, в которых поднимались те самые синеватые огоньки. Света они давали немного, но жителям диво-хором, видать, хватало.
Марьюшка плохо разглядела, что еще имелось в чудной комнате с каменными занавесками. Скамьи не скамьи, сундуки не сундуки… не до того было. На главной скамье сидела женщина ростом не выше Аленки; короткие светлые, пепельные до прозрачности, волосы кудрявились над серым бархатом накидки, расшитой золотом, а светло-серые глаза, отражая голубой свет, казались двумя маленькими лунами. И по величественной осанке сидевшей, больше, чем по богатству ее убранства, Марьюшка догадалась: царица.
Царица-то царица, а платье как у остальных: светлое, ровно из паутинки, жемчугами да самоцветами не расшито, не изукрашено… Из-под гладкого подола маленькие сапожки смотрят – белые, и тоже без украшений. Зато на шее, да на руках, да в пепельных волосах каменья горят – один ярче другого!
Остальные люди сгрудились вокруг царицы, настороженно глядя на Марьюшку.
«Ну и чудеса… Малые какие, белые, светлолицы да светлоглазы, а у каждого-то нож на поясе. Да кто они? Не та ли чудь белоглазая, о которой я еще давеча Аленке сказку сказывала? Дивьи люди?»
– Марьюшка, сестрица!
Сквозь толпу к ней протолкалась Аленка, обхватила ручонками – еще вчера ее руки казались Марьюшке белыми, а теперь помстились загорелыми до черноты.
– Соскучилась я, – вздохнула девочка. – По сказкам твоим да по работе простой. Мне тут только и работы, что песни петь, а душа по матушке с батюшкой да по братцам-сестрицам изныла…
– За вечер и душа изныла? – усмехнулась Марьюшка. – Ну, поди со мной, домой будем…
– За вечер? Дак я тут уже с месяц сижу! – изумилась Аленка.
Царица поднялась со своей скамьи. Выпрямилась. Простерла руку, сверкнув перстнями.
– Увидеться я тебе позволю. А домой – нет.
Марьюшка по ее разговору поняла: русские слова подземным жителям непривычны. Кабы раньше прислушалась к их негромким перешептываниям, заметила бы, что они лишь на своем языке говорят, но все ее внимание было отдано Аленке.
– Как это – нет? Ее матушка с батюшкой ждут! Не могу я уйти без сестры, не могу!
– А я песни слушать могу, – возразила царица.
«Не то говорит, – сообразила Марьюшка. – Видно, хочет сказать, что без песен Аленушкиных не может. Как же быть? Кабы я петь могла, заместо Аленки бы осталась. Все равно мне с Васяткой этим жизни не будет…»
– Матушка царица, а хочешь, я тебе службу какую сослужу? – безнадежно предложила девушка. – Я сослужу, а ты мою сестрицу домой отпустишь…
Смех царицы прозвенел под высокими сводами, спугнув тучу крылатых существ – они заклубились в воздухе, беспорядочно мечась и пища.
Обернувшись к своим придворным, она что-то сказала на своем языке – видимо, перевела сказанное Марьюшкой, и те тоже засмеялись.
Старший, с серебристыми волосами, схваченными черным ремешком с зелеными камнями, почтительно тронул край серой накидки царицы. Та склонила головку, прислушиваясь к его негромкой речи.
«Красивая какая, ровно птица райская аль цветочек… И не злая, видно же, что не злая. И Аленке-то платье какое справили, в деревне у ней отродясь такого не бывало. У нас ведь и самые богатые девки таких шелков не нашивали, а то, может, и сама барыня…»
Аленка действительно была одета в нарядное голубое платье с широкими рукавами и сборками у ворота, очень шедшее к ее серо-голубым глазам и тонкой, уже женственной, фигурке, а в волосах, уложенных по здешней моде – на висках заплетены в косы, обхватывающие голову венком, а сзади подобраны в затейливый узел на затылке, – блестели заколки с дорогими камнями. «Экая огранка, – оценила Марьюшка, – наши-то гранильщики так не умеют. За один такой камушек можно было бы всю семью из крепости выкупить-то…»
Внезапно чуткие ушки Марьюшки уловили знакомое слово. Она не раз поминала это имя в сказках, пугая сестренку россказнями о грозном повелителе бурь и непогоды.
Алконост.
– Приведи Алконоста, – очень серьезно сказала царица. – Могу не песни, не могу Алконост.
Марьюшка ошеломленно воззрилась на нее.
Искаженные слова никак не хотели складываться во что-то понятное.
– Матушка царица, да как же это… Я ж не знаю, где его и искать-то, и что ему сказать!
– Ты можешь, – непреклонно ответила царица. – Тебе сила есть. Приведи – отпущу, – тонкий палец, увенчанный алым яхонтом, указал на подобравшуюся Аленку.
– Не надо, сестричка, – зачастила та. – Мне тут хорошо, меня не обижают, любят, только по вам скучаю, а так ничего… Не губи себя, не ходи!
– Не губи, – все так же непреклонно произнесла царица, жестом приказав Аленке молчать. – Губи нет, ходи и приведи да.
– Позволь, я домой схожу да соберусь в дорогу, – проговорила Марьюшка.
– Иди. Соберись. Сюда иди, – царица сняла с пальца то самое кольцо с яхонтом и протянула ей.
– Это… мне?
«Точно. Выкуплю Аленку у царицы, а потом за камушек – всех наших из крепости!»
Марьюшка еще раз обняла Аленку, вдруг вокруг все завертелось, зашумело, а когда мир успокоился, она снова стояла у края Гиблого оврага, и в ночной темноте ухал филин.
Вокруг разливался розовый свет. Марьюшка не сразу поняла, что этот свет исходит от ее кольца.

***

Лапотки мягко шелестели в негустой лесной траве.
В котомке на дне лежали запасные лапти с онучами, мелкие девичьи причиндалы, без которых в шестнадцать лет никуда, сорок копеек серебром, новая рубаха – широковатая, мать себе шила, да дочке в дорогу отдала, и пирожки, которые вдвоем вчера пекли.
И как так получилось, что Аленка за вечер больше месяца у чуди белоглазой провела, а я в тот же миг обернулась? – недоумевала Марьюшка. Поначалу ее рассказам о странной пещере и Дивьей царице никто не поверил. Не было Марьюшки на дворе не больше нескольких минут – за такое время и с подворья никто бы выйти не успел, не то что до Гиблого оврага добежать. И только одна старая бабка, которая за последние годы уж и не выходила никуда, а вчера притащилась – послушать, припомнила, что немногие, кто сумел познакомиться с Дивьими людьми и вернуться обратно, баяли похожее. Какие-то особые штуки чудь со временем выделывала.
Деревья вокруг стояли вроде бы и обычные – редкие лиственницы, а все больше осины, березы да сосны, кое-где ольха, а в темных низинах – елки, но чем-то они неуловимо отличались от тех, что росли возле Марьюшкиной деревни. Все они густо обросли мхом и лишайником; Марьюшка примечала – идти ей было на темную половину, то есть глядеть, с какой стороны мох, и идти туда, забирая налево. В ее родном лесу мох вообще-то рос где попало, если в чаще. Но в этом лесу все было не так: мох нарастал на стволы точно с полуночи.
За плечом рядом с котомкой болталось небольшое лукошко. Марьюшка взяла его на всякий случай – а ну как придется долго скитаться, деньги закончатся, а еды по-другому не раздобудет, вот и пригодится. Хоть ягодами девка, а будет сыта.
Лес с одной стороны чуть поредел, вскоре Марьюшка вышла на небольшую поляну, заросшую земляникой. Для сбора ягод еще было не время, поэтому девушка без особой надежды пошевелила плотные, необычно темные и широкие листья, – и ахнула.
Ягоды были. Да какие! Крупные, размером и цветом – как яхонт в царицыном перстеньке, душистые, собранные в кисти, а в каждой – не меньше десятка. Попробовав одну, Марьюшка убедилась, что земляника совсем спелая и куда слаще обычной.
«Эк ее! Видать, я не просто в Дивий лес вышла, а и в Дивье время – ближе к Илье Пророку!»
Корзинка мигом слетела с плеча, а наполнилась почти сразу.
Пальцы и губы Марьюшки заалели и стали липковатыми от сока. Облизываясь, хозяйственная девушка постановила себе набрать побольше таких ягод на обратном пути. Корзинку еще одну надо бы сплести, размышляла она, я же умею, хоть и не такие красивые, как эта…
Деревья разом расступились.
На небольшой поляне красовалась небольшая, но ладная изба. Могучие бревна, из которых она была сложена, сверху почернели и обросли густым ярким мхом, однако чувствовалось, что простоят они еще не один век. На верху тесовой крыши виднелась искусно вырезанная конская голова.
Марьюшку с ходу поразило, что изба стоит на высоких сваях, украшенных резными курьими лапами. Ни крыльца, ни сходней не было – одна дверь, а вместо ставней висели какие-то жесткие, вроде как железные занавески вверху.
Чудной дом так раздразнил любопытную Марьюшку, что она забыла даже бояться – вышла прямо посреди поляны да как крикнет в полный голос: «Избушка, избушка, стань к лесу передом!»
Кричать по-хорошему следовало другое, но от удивления Марьюшка позабыла все сказки, какие сама же рассказывала сестре что ни вечер.
Дверь распахнулась.
– Какого лешего? – неприязненно поинтересовался женский голос.
Ошарашенная Марьюшка, онемев от ужаса, смотрела в нацеленное прямо в лоб дуло ружья.
– А! Хикки несчастная… Весь настрой мне сбила, – ворчливо сообщила хозяйка ружья. Дуло исчезло, и вместо него в дверном проеме показалась фигура, диковиннее которой Марьюшке встречать еще не доводилось.
Ладная и стройная, высокая женщина с коротко, словно после тифа, остриженными черными волосами, обильно побитыми проседью. Молодые черные глаза сверкали на загорелом лице. Черная рубаха с короткими рукавами, отставлявшими локти открытыми, да синие портки в обтяжку составляли одежду незнакомки. Из дверей вылетела веревочная лестница с деревяшками-ступеньками, а за ней и сама хозяйка соскочила.
– Чего шумишь? – поинтересовалась, но уже добродушно.
– А стрелять будете? – робко уточнила Марьюшка.
– Не видишь – ружье в доме осталось! – фыркнула хозяйка. Оглядела Марьюшку с ног до головы, хмыкнула одобрительно. – Клевый у тебя косплей. Лапотки, небось, из сувенирной лавки?
– Сама плела, – обиделась Марьюшка.
– Ну-у? Молодец. Ладушки, ежели охота – заходи.
Пыхтя и боясь рассыпать ягоды, Марьюшка полезла по лестнице. Хозяйка и в этот раз не воспользовалась лестницей – подпрыгнула, ухватившись жилистыми тонкими руками за порожек, подтянулась и ловко вылезла наверх.
Ни печи, ни полатей, ни лавок да скамеек в избе Марьюшка не увидела. Стоял там стол, но на столе тоже не было ни самовара, ни миски, ни хлеба, а была плетеная корзинка с чем-то завернутым в пестрые бумажки, кувшин с водой, полной пузырьков, кипа исписанных листов бумаги и странная стеклянная книга. Стоял в избе сундук, и шкаф, и еще один шкаф, на котором виднелись какие-то коробки. Хозяйка кивнула девушке на стул.
– Минералки хочешь?
Пузырящаяся вода полилась в стеклянный стакан. Марьюшка отхлебнула холодной, чуть солоноватой воды, пузырьки ударили в нос, и только тогда девушка поняла, до чего ей хотелось попить, поесть и отдохнуть.
– А ты меня не съешь? – шепотом проговорила она.
– Я-то? Хм… ну да, по пятницам я как раз лопаю хикки в лаптях. Катаной – вжик-вжик, заливаю кетчупом – и в микроволновку!
Черные глаза весело блестели.
– Ты бы, тетенька, – расхрабрившись, заявила Марьюшка, – меня сначала напоила, накормила и спать уложила, а то еще баньку протопила!
Хозяйка на миг озабоченно нахмурилась.
– Напоить уже напоила, пожрать сейчас соображу, за баньку по модулю сойдет душевая кабинка, а спать… ладно, матрац надую. Ты откуда такая взялась-то?
– Деревня наша Нижние Петухи называется. Мы заводчика Полозкова. А ты, тетенька, в крепости или вольная будешь?
Черноглазая хозяйка посматривала на Марьюшку с очень странным выражением лица – то ли удивленно, то ли насмешливо. Видно было, что она немолода, но лицо ее казалось гладким, почти без морщин, а движения – юношески-легкими.
– Я, чтоб ты знала, дворянских кровей, – наконец, произнесла она.
Ящик на одном из столов перестал гудеть, свет внутри него погас. Хозяйка вынула из него пирог.
– Пицца тебе с ветчиной. Или ты настолько вошла в роль, что потребуешь кондера?
Пирог был обжигающе горяч. Пирог был упоительно вкусен и душист. Пирог был… да ничего лучше этого пирога во рту Марьюшки еще не бывало!
На колени Марьюшки полетело пушистое полотенце и брусок чудного – синего – мыла, а хозяйка тем временем уселась за стол, открыла свою стеклянную книгу и застучала-зашуршала по ней…
Баня в этой избе тоже была чуднее чудного. Но Марьюшка уже устала удивляться.
Поставила ягоды к ящику-печке. Отыскала веник, тряпку, прибрала в диво-горнице. Затем взяла кастрюльку и принялась чистить картошку. Привычная работа успокаивала, помогала собраться с мыслями.
– Так ты мне и не сказала, хикки, что тебе здесь надо и куда ты идешь. Заблудилась? Что-то ты на обычного косплейщика или сборщика ягод не похожа, – послышался голос хозяйки.
– Марья меня зовут, – виновато сказала Марьюшка.
– А меня тетя Шура.
– Тетя Шура, а где Алконост живет? Мне Дивья царица Алконоста привести велела. Говорит, приведешь – отпущу твою сестру.
– Ну-у? – черные глаза оторвались от стеклянной книги, пристально взглянули на Марьюшку. Та, чуть осмелев, шагнула поближе. На стеклянной странице виднелись какие-то незнакомые буквы – читать-то Марьюшка немного умела, а внизу – цифры: 18:10, 29.07.2013.
– Сестра моя, Аленушка-дурочка, к чуди белоглазой попала. Поет она очень хорошо, вот ихней царице ее голосок-то и полюбись. А пошто ей Алконост понадобился, Бог весть, – начала рассказывать Марьюшка. – Колечко вот мне дала. Сказала, сила во мне есть пройти на темную половину. Ой, а чего это у тебя за цифирьки-то, а, тетя Шура?
– Чего, чего… время и дата. Десять минут седьмого, двадцать девятое июля две тыщи тринадцатого года. А ты думала, какое сегодня?
– Я? Это… так… тетенька, так нынче уже две тыщи тринадцатый? Это как же ты считаешь? Не от Рождества же Христова?
– От него, конечно.
Две женщины смотрели друг на друга.
– Тыща семьсот восемьдесят девятый от него, – воскликнула, наконец, Марьюшка.
– Тогда понятно, – вздохнула тетя Шура.
Картошка варилась, а Марьюшка разглядывала то, что висело в избе на стенах. Чуть изогнутый меч с длинной рукоятью, – видно, это и была катана, которой тетя Шура грозилась ее зарезать, самострел, уже известное Марьюшке ружье, жуткие оскаленные маски, картины с незнакомыми пейзажами…
За ужином Марьюшка разговорилась – рассказывала тете Шуре о деревне, о братишках и сестренках, о Васятке-нелюбе и Петьке-шалопуте, который знай себе дразнит девушку, за косу схватить норовит, о подружках и озорной козе Любке.
Марьюшке бы и порасспросить кое о чем хотелось. Но что-то останавливало.
Страшно было.
– Слушай, а как ты в лаптях идти собралась? – вдруг спросила тетя Шура.
– Ну, а в чем? У меня кожаных сапог отродясь не бывало. Зимой валенки, как без них, а летом – босая, вот в дорогу лаптей наплела.
– Так они же больше трех дней не живут!
– Ничего, у меня запасные есть.
Тетя Шура только покачала головой.
Матрац, диковинный, как и все в ее доме, уже не удивлял Марьюшку. Надувной и надувной. Мягкий да упругий, получше соломенного. И сны на нем снились сладкие, про голубоглазого суженого да про свежие алые ягоды.
Утром, когда Марьюшка проснулась, на плите уже уютно пел сосуд с носиком – кувшин не кувшин, самовар не самовар, пахло острым, сладким и пряным, и гудел давешний ящик-печка, а тетя Шура, все в тех же синих портках и рубахе, насвистывала, как скворец, что-то развеселое.
– А, Машка – чебурашка, – сказала она. – Просыпаешься на запах кофе!
– Доброго утречка тебе, тетенька, – застеснялась Марьюшка. – Аль помочь чего?
– Чего помогать-то, уже все готово. Умываться, зубки чистить – и за стол!
Ни колбасы, ни ветчины таких Марьюшка тоже еще не едала, но кофе поразил ее по-настоящему. От густого и терпкого вкуса ей сразу захотелось куда-то идти, кого-то побеждать, смеяться и петь в голос. А и рассиживаться в гостеприимной избе веселой тети Шуры было некогда.
– Благодарствую, – степенно произнесла девушка после того, как убрала со стола, и протянула корзинку с собранным вчера ягодами. – Угощайся, прими, сделай одолжение. А мне уж идти пора.
– Давай пересыплю, корзинка тебе еще понадобится, – тетя Шура задумчиво смотрела на нее. – Значит, вот что. Ну-ка примерь.
У ног Марьюшки очутились сапоги на шнурках.
– Отличные ботинки. Фирма ЕССО, между прочим. Лапти мне отдай, им самое место между веером и африканской маской, в лесу они не годятся. Теперь вот что… – в руках ее появилась черная трубка со стеклом. – Батарейки тут должно надолго хватить, если не включать на всю ночь. Вот эта красная кнопочка – включать. Гнуса не боишься? А зря. Вот тебе спрей, хорошо помогает. Спать ты, что ли, на земле собралась?
Марьюшка успевала только кланяться в пояс, принимая каждый подарок.
– Да как же иначе, тетенька?
– Эхх, – тетя Шура только махнула рукой. – Пенку подстелить не пробовала?
«Пенка», свернутая в трубку, вместе с остальными вещами поместилась в мешке с лямками.
– И вот еще что. Я тут в Гугле нарыла… Алконост твой, оказывается, певец знатный и вдобавок управляет погодой. Голос у него волшебный. Если его поцеловать, он больше не сможет вернуться в ирий, но и на земле долго не проживет. А вот если просто поймать, то он ради спасения исполнит любое желание. Вроде бы приносит счастье, но при этом – птица грусти и печали. Если тебе это хоть чем-то поможет…
– Да как же его поймать-то, тетенька?
– Я тебе что – специалист по поимке славянских божков? Сетью, наверное.
– А живет он где?
– В Ирии, а по другим сведениям – на острове Буяне.
Тетя Шура высыпала из мешочка в тарелочку на полу какие-то зерна, которые тут же с аппетитом, хрустя, принялся поедать огромный черный котище, и продолжала:
– Смотри, осторожнее. Буквально в ста метрах отсюда – болотище. Гиблое, скажу тебе, место. Возьми палку и хорошенько прощупывай землю, прежде чем сделать шаг. Э, да что там… Бантик!
Кот приподнял голову, сверкнув серебряными глазами.
– Проводишь, – велела хозяйка. – Заодно живой воды принесешь. А за болотом – Волчья поляна. Фонарик держи наготове, волки его пугаются, особенно, если не просто включить, а мигать им. Ну, и через несколько дней, если повезет, выйдешь на берег моря…
– А там и до острова Буяна недалеко, – как зачарованная, прошептала Марьюшка.
– Эт-то еще бабушка надвое сказала, – хмыкнула тетя Шура. – Вот тебе на всякий пожарный еще кое-чего, что в рюкзачок влезло.
– Спасибо тебе, тетенька, – от души сказала Марьюшка.

***

Ноги в дареных сапожках сами несли по тропке. Перед Марьюшкой выступал горделиво Бантик, которого хозяйка ласково звала «котишкой», – котище размером почти с рысь, с кистями на ушах и огромным хвостом-веником, иногда приостанавливался, оборачивался – словно звал за собой.
«А и сапожки-то не простые. Идешь в них, и любая тропка тебе скатертью кажется… И рюкзак этот – не то, что котомка. Плечи не режет, и тяжесть не в тягость… А тяжесть-то немалая, видать, подарков-то больше, чем тетенька мне показала. Еды, наверное, собрала в дорогу. Дай ей Бог здоровья, вот бы чаще такие добрые люди попадались…»
И, не успев додумать эту мысль, Марьюшка поняла отчетливо: больше ей таких людей не попадется.
Кот присел, взмыл одним мощным прыжком на столб, высившийся посреди трясины с оконцами воды, мяукнул неожиданно тоненько.
– Баюн, – не веря еще себе, позвала Марьюшка. – Баюн Котофеич!
Пышный хвост недовольно дернулся.
– Не отвлекау… мяу… путь выс-мяу-тривау!
Баюн поднялся на высокие лапы – на цыпочки, подумалось Марьюшке, выгнул спину и начал, время от времени шипя, поворачиваться то налево, то направо. Марьюшка, как зачарованная, наблюдала за ним. Наконец, кот соскочил, пружиня лапами, со столба и рявкнул:
– Впра… вау… тебе! Мяу!
– А тебе, Котофеич? – испуганно спросила Марьюшка. Почему-то ей вдруг показалось, что стоит Баюну исчезнуть с ее глаз – и лес мигом наполнится сотнями неведомых страхов.
Впрочем, он и так был полон страхов или, по крайней мере, неведомого. Просто рядом с вальяжным котом неведомое было почти невидимым.
– Нале… во… у! – снизошел кот, кивнул пушистой головой, сверкнул еще раз глазами и зашагал в обратную сторону. Проходя мимо Марьюшки, остановился и мурлыкнул:
– Нож… не отдава-у-мяу… Не знаешь самау, как обмррррнуться, смрррроси… мррр… Всмррретишь знающау… мяу…
– Спасибо тебе, дяденька Котофеич, – спохватившись, крикнула вслед Баюну Марьюшка.
Итак, Баба-Яга – теперь-то девушка окончательно убедилась, что путевая удача занесла ее именно к Бабе-Яге – подарила ей нож. Особенный нож, волшебный. И ничего не сказала. Хорошо, Баюн предупредил… То есть другие ее подарки можно отдавать или дарить другим, размышляла девушка. А этот – ни в коем случае. Что же за нож такой? И как это – обернуться?
Пока что дарить кому-то ни фонарик, ни средство от гнуса, ни «пенку», на которой и впрямь лежать было бы получше, чем на голой земле, она и не думала.
Направо, как и сказал кот, бежала тоненькая, почти незаметная тропка. Марьюшке пришлось постоянно напрягать глаза, чтобы не потерять эту ниточку, по обе стороны которой ждала скверная гибель в трясине.
И вдруг тропинка раздвоилась.
Марьюшка только и успела, что пару шажочков сделать налево, как правая тропка вовсе исчезла с глаз – будто и не бывало! Попробовала нащупать твердую почву большой палкой, которую взяла у Бабы-Яги вместо посоха, – везде, кроме окаянной тропы, палка уходила на добрый локоть в вязкую трясину. Со вздохом Марьюшка побрела вперед, то и дело останавливаясь, чтобы ощупать дорогу.
С каждым шагом ей становилось все страшнее. Однако попытки повернуть назад оказались еще хуже, потому что прямо за спиной тропа словно уходила куда-то – найти ее уже не получалось.
Внезапно тропа кончилась.
Прямо перед Марьюшкой раскинулось озерко, плотно затянутое ряской и заросшее цветами: у одного берега – кубышки торчат из воды, у другого – розоватые кувшинки лежат, красуются, а у ног пузырчатка рябит мелкими лепесточками.
В отчаянии девушка уселась прямо на берег. Идти было некуда. Поэтому Марьюшка рассудила мудро – когда не знаешь, что делать, сядь и перекуси.
Котомку свою с пирожками и нехитрым скарбом она свернула и положила в рюкзак. Но рядом с котомкой обнаружились еще и свертки с кусками хлеба, переложенными ветчиной.
«И что про нее такие сказки рассказывают? Злая, черепа на заборе… Добрая ведь, и черепов никаких нет, и шутит все время. Ко мне лучше, чем Бабка-Ежка, только матушка и относилась, – недоумевала Марьюшка, уписывая сандвич и заедая его пирожком. – Ах ты, забыла совсем! Поляна ее – граница сказочному лесу. Врата на тот свет. Там, где я нынче, живому быть не положено. То-то и время там идет чудно, не по-нашему, на двести годков вперед. А коли так, отчего мне страшно? Понять бы еще, я сама-то живая или уже нет…»
Чего уж никак не ожидала Марьюшка, так это того, что вода в озерке вдруг вспучится, разгоняя ряску, и пойдет пузырями. Самый большой из них медленно надувался, словно огромный стеклянный купол.
Кувшинки на водной глади закачались.
Во все глаза смотрела Марьюшка – и глазам не верила. Рука ее вцепилась в нательный крестик так, что пальцы свело, губы, еле шевелясь, шептали «Господи, иже еси на небеси…», но купол все рос и рос – и, наконец, лопнул с негромким щелчком.
На плавучем троне из листьев и цветов кувшинки, который таился под куполом, восседала девушка. На вид – чуть постарше самой Марьюшки, но уж красавица – никому из деревенских не чета. Видно, Господь улыбался в тот день, когда сотворял эти полные губы, эти прозрачно-зеленые, искристые глаза, эту косу до пят и ясные брови…
Да зря улыбался – сглазил.
Незнакомку прикрывали только водные растения и украшения, а в них – самоцветы, один крупнее и краше другого, но оправлены они были сплошь в темное от патины серебро. Рукой она пошевелила с заметной натугой – мешали тяжелые кованые браслеты, и блики от синих и белых каменьев разлетелись по всему озерку.
– Кто такова? – поплыл над водой нежный, надтреснутый голос. – Коробейница? Чем торгуешь? Злато ли, шелка мне принесла? Что на обмен возьмешь? Плачу не торгуясь – в подводном царстве богатств не считают!
Болотница, с ужасом поняла Марьюшка. Хозяйка трясин и еланей, а еще – шишиг злокозненных.
– И… исполать тебе, дочь царя болотного, – трясущимися губами выговорила девушка.
– Дочь? – от смеха Болотницы даже камыши вокруг озерка вздрогнули. – Дочь! Я человеку дочь, – гордо и в то же время с каким-то отчаянием выкрикнула болотная владычица. – Краса моя Водяного пленила, вот он и позвал меня в жены. А я и не отказалась. В царстве его от злата и каменьев светло и ночью, как днем, да только в этом царстве одна только ночь и есть.
– Каждому свое счастье, тетенька Болотница, – отмолвила Марьюшка.
Сердце неуместно дрогнуло. Где же ты, голубоглазый, широкоплечий, с ножом за голенищем?
– А ты, никак, счастья ищешь? – заинтересовалась вдруг Болотница. – Хороша. Я тоже такой была. Давно была. Теперь уж и нет меня, но зато я есть вечно, пока болота на земле не высохнут.
– Я Алконоста ищу, – тихо объяснила Марьюшка. – Дивья царица у себя мою сестрицу Аленушку держит, чтобы песни ее слушать. И отпускать не хочет – только если взамен Алконоста приведу.
– Ишь, замахнулась, какова, – фыркнула Болотница. – Алконост у Вия теперича томится, по своей воле или нет – врать не буду, но Вий его так просто не отпустит. Ну, так чем торгуешь-то?
В голосе болотной красавицы прозвучала алчность.
Марьюшка начала распутывать тесемки котомки – руки не слушались, стали словно неживыми от страха. Что же ей предложить? Красную ленточку из низкопробного шелка? Серебряную цепочку от крестика? Несколько лубочных картинок, которые Марьюшка взяла лишь затем, что их Аленка любила, – смотреть да сестру вспоминать? Зеркальце?
Небольшое зеркальце поймало случайно пробившийся сквозь листву солнечный луч, отбросило зайчик прямо на плечи и руки Болотницы.
– Солнышко! Отдай солнышко! – вскрикнула она. Озерко взялось волной, кувшинки одна за другой скрывались в воде, ряску плеснуло к ногам Марьюшки.
– Бери! – и, размахнувшись, девушка бросила зеркальце прямо в руки Болотнице.
– Солнышко! – Болотница смотрела в зеркальце, не отводя глаз. – Уж и не чаяла увидеть… Солнышко! Проси чего хочешь, девка, – повелительно бросила Марьюшке через плечо.
– Да ничего я не хочу, Бог с тобой, – удивилась Марьюшка. – Коли оно тебе по душе, забирай. А скажи мне, тетенька Болотница, как отсюда на Волчью поляну выйти?
– Аль тебе жить надоело, дура? – вздохнула царица трясин. – Э, а это у тебя что?
На рюкзаке, подаренном Бабой-Ягой, болталось украшение – колечко, а на нем цепочка, а на цепочке чудной человечек в белой накидке и с мечом.
– Это мне… Бабушка Яга дала, – призналась Марьюшка.
– Ишь ты! Ну, тогда тебе и волки нипочем. И я тебя одарю, раз так. На вот, бери… Когда-то мне матушка на шею своими руками надела. У тебя, вижу, тоже что-то есть, пусть и мое будет. В моем-то царстве обереги ни к чему – я сама там хозяйка.
«Значит, смешная игрушка – могущественный оберег? А это что? Похоже на узорчатый месяц, привешенный к цепочке…»
– Лунница это. В нашем роду только такие и носили. А у тебя что?
– Крестик нательный, – Марьюшка сказала и только потом подумала, что не стоило показывать крест болотной нечисти. Но на Болотницу крест не произвел никакого впечатления. Она лишь пожала плечами, поудобнее уселась на своем кувшинковом троне, любуясь зеркальцем, и махнула рукой:
– Дорожку тебе стелю! Иди да не оглядывайся, смотри мне!
Марьюшка побежала по тропке, которая сама собой появлялась под ее ногами. За спиной что-то шептало, ухало и скрипело, по бокам метались какие-то черные тени, задевая мягкими бескостными крыльями, но наказ Болотницы – не оглядываться! – девушка затвердила накрепко.
Что-то ей подсказывало, что существ, носившихся за спиной и сбоку, лучше не видеть.
И вдруг тропки не стало.
Под ногами в сумерках шелестела травой обширная поляна, днем наверняка солнечная и светлая, а сейчас – таинственная и уютная, и воздух, еще напоенный запахами прогретых солнцем цветов, колебал выбившиеся из-под платка волосы Марьюшки… Посреди поляны виднелся старый пень с воткнутым в него ножом. Не иначе, оберег охотничий, рассудила девушка.
Между ветвями вверху уже поблескивали незнакомые яркие звезды, и им в ответ зажигались светлячки в траве, пробовал голос перед ночным облетом филин, – пора было устраиваться на ночлег. Марьюшка до того устала, что даже ужинать не захотела; вынула из рюкзака «пенку», развернула ее опасливо – а ну как превратится во что-то?, расстелила под деревом, найдя место поровнее… Тоньше одеяла, «пенка», тем не менее, оказалась мягкой.
Но поспать ей не довелось: в шелест листвы и ветра вплелся близкий и отчаянный вой.
Волки?
Недаром поляна – Волчья…
Вой приближался, и скоро на поляну выскочила, хромая, волчица. Белая, она серебряно светилась в вечернем тусклом свете, и в лучшие дни более красивого зверя нельзя было бы и представить, но сейчас на мерцающей шубке запеклась кровь, язык вывалился, бока ходили ходуном от тяжелого дыхания. А за волчицей бежал волчонок. Большой уже – вот-вот станет полноправным волком в своей стае, но все же волчонок. Ребенок.
Волчица на миг остановилась, чтобы отдышаться, – и тут же с резким свистом в ее загривок вонзилась стрела. Марьюшка мысленно ахнула. Стрела? Да какая, – короткая и толстая.
На лубочных картинках, которые так любила Аленка, охотники были нарисованы с длинными, тонкими стрелами, и оперение у них было совсем не такое.
Волчица шатнулась, осела на траву, проскулила что-то жалобно, точно прощаясь. Волчонок бросился к ней и завыл в голос.
«Ишь, голосит, ровно людское дитя по матери», – с жалостью подумала Марьюшка. Что-то толкнуло ее подняться, подойти к зверенышу. Тот, на удивление, не испугался, не зарычал, – покосился и продолжал выть, задрав мордочку к небу.
– Ну, ну, маленький… бедненький, мамку твою убили, – Марьюшка протянула к волчонку руку.
Укусит? Убежит?
Нет – доверчиво позволил погладить себя, потом взять на руки.
Волчонок не был ранен, но очень устал, видимо, их с матерью преследовали давно и упорно. Марьюшка взяла его, поглаживая, и хотела было сесть обратно на «пенку» – ее саму ноги еле держали, как тут на поляну вышли люди.
Двое – юнец одних лет с Марьюшкой и осанистый, кряжистый бородач. Марьюшка про себя отметила, что оба одеты не по-русски, но по сравнению с Бабой Ягой и Болотницей – почти обычно, в узкие портки и зеленые кафтаны, а на головах – шапочки с фазаньими перьями. В руках они держали самострелы. Вот, значит, из чего такими стрелами стреляют, поняла девушка и прижала к себе волчонка покрепче.
Она все еще надеялась, что ее не заметят. Но белый платок и рубаха, смутно светлевшие в полумраке, сразу бросились охотникам в глаза.
– Девка, – крикнул юнец, показывая на нее пальцем.
– Лу-гару, – скривился пожилой. – И щенка своего схватила.
Говорили они странно, но понятно.
– Это моя собака, – подала голос Марьюшка. – А волк ваш вона где лежит.
Пожилой повернулся, поднял тушку убитого зверя, но молодой даже не обернулся в ту сторону.
– Девка, – повторил он и хищно ухмыльнулся.
Рожа у него была – днем бы увидеть, так сказать бы, что пригожая, но сейчас юнец показался Марьюшке страшнее волка.
– Так, значит, собачка? Собачка, да? И что ты с ней будешь делать?
– На цепь посажу, пусть двор сторожит, – губы Марьюшки занемели от страха, она уже поняла, что ничем хорошим этот разговор не закончится. «Что же делать? Кот баял, в рюкзаке нож какой-то лежит. Ан не достать – этот сразу перехватит…»
– А ласкать ее ты будешь? – пропел юнец. Вроде и нежно спросил, и тепло, а всё с какой-то подковыркой, от которой было страшнее, чем от ругани площадной. Не дождавшись ответа, продолжал: – Вы, девки, ласку любите. Брось щенка, – вдруг потребовал он рычащим шепотом.
– С чего это? Говорю ведь – моя собака, барин, не брошу!
– Брось, – напирал юнец; в руке его откуда-то взялся охотничий нож, недобро блеснул зазубренным лезвием, и так же недобро блестели глаза молодого охотника. – Меня ласкать будешь.
– Не буду, барин! Экое вы затеяли, нехорошо. Оставьте девушку, что вам до меня? – тут губы у Марьюшки запрыгали и предательски разъехались, потому что охотник уже прижал ее к стволу дерева, нож оказался почти у самого Марьюшкиного лица, а светлые злые глаза чуть ли не касались ее глаз ресницами.
Волчонок на руках Марьюшки взвизгнул.
Что произошло дальше, Марьюшка так и не поняла. Огромное темное тело промелькнуло и сшибло юнца – только нож его черкнул Марьюшке по щеке, и она скорее по звуку угадала, что на горле незадачливого насильника сомкнулись клыкастые челюсти.
– Сынок! – пожилой, на ходу вырывая собственный нож из чехла, кинулся на зверя – и завыл почище волка: рука, сжимавшая оружие, оказалась вмиг размолотой в страшной пасти.
Волк-отец, – догадалась Марьюшка. За жену свою мстит. А что со мной-то будет? Он же зверь, ему не объяснишь, что я в жену его не стреляла, и волчонка его ничем не обидела…
Она выпустила волчонка из рук, наклонилась, еще раз погладила. А когда выпрямилась – не было никакого взрослого волка на поляне.
Был мужчина, высокий и широкоплечий, с добрым и хмурым взглядом. Уже взошла луна, и яркий серебряный свет позволял рассмотреть и простую темную одежду, и высокие сапоги, и небольшую бородку, и длинные волосы до плеч, и выражение неутолимой волчьей боли на красивом, молодом еще лице.
– Любушка моя, – он преклонил колени перед мертвым телом волчицы, – бедная…
А потом, обхватив голову руками, начал раскачиваться в беззвучном плаче.
Волчонок подкатился к нему, заскулил жалобно. Человек, опомнившись, подхватил его, зарылся лицом в мягкий мех. Марьюшке хотелось утешить его, но она не знала, как.
Однако человек-волк сам поднялся и подошел к ней.
– Спа… спасибо тебе, дяденька волк, – Марьюшка нашла в себе силы поклониться ему в пояс. – Спас ты меня.
– И тебе, красна девица, спасибо, что доченьку оборонила, – хрипло ответил волкодлак. – Ложись уж спать, где постелила, – того, что сейчас будет, тебе видеть не полагается. А назавтра и поговорим, куда тебя вывести и как от бед огородить, – он перебил сам себя: – Э, да тебя, вижу, уже взялись хранить и Великая Мать, и Хозяйка болотная. Что же только их не позвала?
– А… как?
Волкодлак помолчал.
– Ложись спать, – повторил он и коснулся глаз девушки узкой, красивой рукой, – Марьюшка таких красивых рук и у барской дочки не видала.
Сон сморил ее почти мгновенно.

***

Во сне Марьюшке снились волки, но странно – она их не боялась, никакого предчувствия беды не томило, не тяготило. Волки – черные, серые, почти белые, бусые – бродили вокруг, чинно рассаживались вокруг огромного пня, точно обсуждали что-то; возле пня притулилась маленькая волчица – дочь Вожака. Наконец, собрались все, и тогда на пень выскочил огромный волк с серебряной проседью в темно-серой пышной шкуре.
Тот самый.
Верхняя губа вздернулась, обнажая страшные клыки, но в голубых – человечьих – глазах стыло горькое и суровое выражение.
Волки горестно взвыли, провожая душу своей Княгини. Сегодня ночью она предстала перед Великим Волком – сыном самого Перуна, чтобы рассказать о своих деяниях на земле. И велись до рассвета волчьи речи – о браконьерах, что преступили черту, от века отделявшую лес говорящих волков от обычного, о логовах, которые надобно устраивать надежнее, чтобы оборонить волчат, об осторожности. И о том, что в самом мироздании что-то стронулось, в чем-то нарушен вековой порядок – в мелочи, да одна мелочь всегда тянет за собой десяток других.
И о том, что Великая Защитница поручила лесному зверью несмышленую человечью дочку, а сам Вожак у этой девчонки теперь в долгу…
И о том, что родичи всяко присмотрят за Вожаковой дочкой. Потому что дорога, судя по всему, предстоит не из легких да быстрых.
А дальше Марьюшку закружил вихрь не то цветов, не то бабочек, и белые кони на рассветном лугу кивали ей в том сне головой.
Наутро, умывшись у лесного ручья, журчавшего возле поляны, Марьюшка поискала глазами Вожака, но не нашла. Зато из лесу к ней вышел высокий да голубоглазый, в высоких сапогах, – за голенищем торчала рукоять ножа.
– С добрым утром тебя, дяденька Серый Волк, – робко сказала девушка.
– С добрым утром и тебя, красна девица. Ладно ли почивала?
– Ладно, дяденька. С такого устатку, как у меня вчера, завсегда славно спится. А не побрезгуешь ли пирожка моего отведать?
– Я и сам кое-что к завтраку принес, – усмехнулся Серый Волк, достал ягдташ – в нем очутился заяц и несколько бекасов. – Сейчас костер разведу. Приготовить сумеешь?
– А то! У меня батюшка тоже, бывало, охотой промышлял, – Марьюшка тут же принялась сноровисто свежевать и разделывать заячью тушку. – Морковки, чай, не найдется? Зайца-то хорошо с морковкой потушить…
– Ну, тут тебе морковки не найти. Душицы вот возьми да черемши на приправу.
Серый Волк был хмур, веки у него покраснели, но глаза смотрели мягко и внимательно. «Плакал, небось, уж так он волчицу свою любил», – подумала Марьюшка. И вослед этой мысли всплыла другая: «Эх, и отчего я не волчица! И с дочкой бы поладила, не как другие мачехи-то!»
Под внимательным взглядом Серого Волка, словно читавшего мысли, стало неуютно.
– А каши какой не сыщется? – отворачиваясь, спросила Марьюшка.
Серый Волк взялся ощипывать добытых птиц; не поднимая головы, отмолвил:
– Каши? Да где ж тут кашу возьмешь. Давно я уж людского жилья не видел, а в лесу каши не водится.
– Так выменял бы! На торгу. Или продал бы дичину…
«А то женился бы на человеческой девушке, она бы тебе и крупы купила, и каши наварила…»
– Раньше я так и делал, – признался волчий вожак, потроша бекаса. – А нынче боятся меня люди. Намедни заподозрили, что какой-то сельский пьяница может оборачиваться – кожу живьем срезали, наизнанку пытались вывернуть. Волков моих почем зря стреляют, уж к скотине и близко не подходим – нет, облавы устраивают, по трое суток стаю ищут, а потом похваляются, кто больше убил. Только среди волчьей родни и живу…
– А сестра моя, Аленушка, так не делала, – на глаза Марьюшке вдруг навернулись слезы. – Эх, дяденька Серый Волк, знал бы ты, какая у меня Аленушка! Песни пела, что твой соловушка, а уж работящая, а добрая! Она со зверями да птицами, даже с цветами говорила. И с волками тоже.
Они помолчали, каждый о своем горе. Наконец, покончив с зайцем, Марьюшка разделала его, оглянулась – неподалеку в камнях уже вовсю полыхал разведенный Серым Волком костерок. Котелка она не увидела, поэтому набрала широких листьев лопуха, положила черемшу и душицу, посолила – спасибо, матушка коробок соли дала, и зарыла мясо в угли. Печься заяц будет долго, и присмотр за ним нужен, но уж когда испечется…
Серый Волк вернулся от ручья. Котелок у него все-таки был, и в этом котелке он вознамерился варить бекасиную похлебку с травами. Марьюшка тут же взялась помогать.
– Мастерица ты куховарить, как я погляжу, – похвалил ее Серый Волк. – Что ж дома у матери с отцом не сиделось? Такую бы наперебой сватали.
– Эх, дяденька Серый Волк, твои бы слова да Богу в уши! Бесприданница я, – всхлипнула Марьюшка. Слезы, давно копившиеся в уголках глаз, так и хлынули. – Один Васятка, дурень да бездельник, меня и сватает, а матушка с батюшкой и рады бы ему поворот дать, да у них, кроме меня, еще шестеро ртов, не прокормишь! А не сиделось мне, потому как я сестрицу свою выручать пошла… Ты, часом, не слыхал, как до острова Буяна добраться?
– А почто он тебе сдался? – удивился Серый Волк.
– Алконоста мне повидать надо…
– Час от часу не легче! Это не Мать Яга ли тебя послала?
– Нет, что ты. Яга добрая. Веселая, шутит все время, тетей Шурой звать велела. Она мне подарков вон надарила один краше другого…
…И рассказала Марьюшка все. И про то, как Аленка по лесу бродила, с цветами да птицами беседовала, и про Гиблый овраг с его вратами в подземный мир, и про встречу с Дивьими людьми. И о поручении Дивьей царицы. И про Бабу-Ягу, и про Болотницу.
– Шура? – переспросил Серый Волк. – Сиречь – Александра, Защитница. Так оно и есть. В этой жизни она, видать, последняя, кто защищать нас остался.
– Как – в этой жизни? Кого защищать?
Серый Волк перевел дух.
– Она – Луны и женского естества владычица. Одесную самого Перуна сидела. Ей тела и жизни менять – что тебе платья, дух-то один остается. Ан остальные-то, хоть и не верят в них больше, своими делами по-прежнему занимаются, но друг о друге и не вспоминают, одна Мать Яга – надежа. Зверье лесное укрывает, вещие сны женщинам посылает, границу между мирами живых и мертвых блюдет… Пока Луна с неба не уйдет, Мать Яга пребудет со своими неразумными детьми. А пока давай-ка поедим – заяц, поди, готов уже, да и похлебка сварилась.
Марьюшка принялась откапывать зайца из остывших углей. Он действительно был уже готов, и, несмотря на то, что был жестковат и припахивал звериной, оказался отменно хорош, как и похлебка Серого Волка.
– Пирожок-то не черствый ли? – спросила Марьюшка за чаем. Чай сготовили из листьев дикой мяты и смородины – душистый вышел, одно упоение.
– Хорош пирожок, – степенно кивнул Серый Волк. – Хозяйка ты знатная, – и лицом красна, и душой светла. А только спросить-то разве про пирожок хотела?
Марьюшка покраснела и замялась.
– Я, дяденька Серый Волк, – почему-то шепотом сказала она, – попросить хотела, чтобы кто из твоей стаи мне дорогу показал. Не знаю я, куда идти на этот остров Буян-то, а там же Вий еще!
– Не дам я тебе волка из своей стаи. Сам отвезу. Но с Вием – это ты… разве что хитростью. Силой его не одолеть. Пошел бы я и дальше с тобой, только мне заповедано этот лес хранить, а за его пределами моя воля кончается. Но чем смогу – тем помогу.
Марьюшка сходила к ручью помыть котелок, а когда вернулась – вместо высокого голубоглазого охотника на поляне стоял, подобравшись, Вожак.
Под его выжидающим взглядом девушка тихо ахнула, засуетилась, собирая вещи – «пенку» свернуть, ложку в рюкзак, костер землей забросать, остатки зайчатины – в платок завернуть и тоже в рюкзак, когда еще поесть получится, – и…
– Что, вот так и садиться, дяденька Серый Волк? – шепнула испуганно.
Серый Волк совсем по-человечески фыркнул.
– Садись уж. Время не ждет. Да держись крепче, бежать быстро буду.
Марьюшка уселась, робея, на широкую волчью спину, обхватила могучую шею, зажмурилась…
Ей и на коне-то ездить не приходилось. Отчего-то, когда Серый Волк сказал, что отвезет, ей сразу конь и представился. Вот как сесть бы за спиной хмурого голубоглазого всадника, обхватить его за талию обеими руками – и мчать на край света, чтобы только ветер в ушах свистал!
И засвистал.
Один прыжок Серого Волка унес ее поверх зашумевших верхушек деревьев в такую даль, где царил туман и было странно – не жарко и не прохладно, а и то, и другое сразу, и в тумане проглядывали тени незнакомых деревьев. Второй прыжок – и Марьюшка очутилась в темных предгорьях, совсем не похожих на родной Урал, – стояла жара, но на вершинах невероятной высоты и крутизны лежал, слепя глаза под солнцем, снег, а вдали шел ослик и за ним – погонщик, одетый в полосатые одежды и с полотенцем, наверченным на голове. Третий прыжок снова унес их в лес, снова горный, снова пронизанный туманами; циклопические стволы вздымали кроны на такую высоту, что Марьюшке пришлось задрать голову, – где-то в невообразимой вышине смутно виднелись ветви с зеленью, и пахло влажной хвоей.
Спрашивать было боязно, хотя Марьюшка знала, что будет корить себя за молчание, как уже корила за то, что не порасспросила Бабу Ягу, как там живется – в две тыщи тринадцатом, а Болотницу – какова жизнь в подводном царстве.
– Мудро рассудила, – Серый Волк чуть обернул к ней голову, сверкнул голубым глазом. – Ты сейчас-то подумай, каково тебе жить будет потом, после всего, с тем, что ты уже знаешь и видела.
– Это уж точно, – вздохнула девушка. – И ведь никто же не поверит! Даже и рассказать никому нельзя будет – на смех поднимут, скажут, врунья или дурочка, а то еще ведьмой обзовут. Только с Аленкой и поговорю теперь по душам, а она – со мной… Дяденька Волк, а как ты думаешь, ноутбук да микроволновка – это и есть самое волшебство?
– Думаю, это просто вещи, – помолчав, ответил Серый Волк. – Волшебство – оно в другом…
– Дак вещи-то чудесные!
– Чудо – это человеческая душа и разум. А вещи – это дело умелых рук. Я тоже многого не знаю и не понимаю, но это не делает вещи волшебными. Самые волшебные вещи у тебя в рюкзаке и на чудеса-то не похожи вовсе.
– Да они все чудеса! – возразила Марьюшка. – Я фонарик боюсь и в руки взять, вдруг заколдуюсь. А Баба Яга баяла, им волков можно отпугивать…
– Мать Яга бы тебе не дала опасную диковину. Опаснее живых существ, а особенно людей, ты ничего не найдешь ни в этом лесу, ни у себя в деревне. А теперь тихо – мы уже подбираемся к морскому берегу.
Так я и не спросила, как он мои мысли узнает, подумала Марьюшка. Хотя… может, оно и к лучшему…
Под ногами золотился песок. Много песка. Марьюшка никогда не видела столько песка.
А за песком расстилалась вода. Ни реки, ни озера, которые попадались Марьюшке, не были так огромны. Вода была живой. Она густо и величественно синела, она шевелилась, мерно набегая на берег раздумчивыми могучими волнами, она вспенивалась и мягко ложилась, впитываясь в песок, омывая замшелые камни, и столько неизбывной, уверенной мощи было в ее движении, что Марьюшка уставилась на волны, как зачарованная.
– Вот оно, синее море, – тихо произнес Серый Волк.
Голосом, не мыслями. Марьюшка обернулась – ее новый друг был в образе человека. Теперь она могла рассмотреть его близко-близко. Простая льняная одежда была скромной, но ладно скроенной и так хорошо лежала на сильном, поджаром теле; у глаз и губ залегли тонкие печальные морщинки, как будто Серый Волк слишком много повидал и пережил, и складка между бровей делала его прекрасное лицо хмурым и серьезным. Длинные, до плеч волосы показались Марюшке мягкими – так бы и запустила в них пальцы… жаль, нельзя! Небольшая бородка делала его старше. А глаза были совсем не той сини, что море или небо, – такая синь идет от чистой души.
– Дяденька Серый Волк, а ежели я тебя возьму да…
Серый Волк вопросительно вскинул брови.
– …поцалую? – нерешительно закончила Марьюшка. – Как дядюшку любимого, – сконфуженно добавила она.
Целовать мужчин ей еще не приходилось, кроме отца да деда. «Ну, а что такого? – мысленно уговаривала Марьюшка себя. – Чмок – да и по тому. Зато хоть раз с любым да милым поцелуюсь, пока за Васятку не выдали! А и не выдадут, все одно больше не встретимся…»
И такая боль взяла ее от этой мысли, что Марьюшка даже вздрогнула, перекрестилась и коснулась губами бородатой холодной щеки.
И пахло от Серого Волка не так, как от деревенских мужиков. И не так, как от барина, – от того вечно несло заморскими… о-де-колонами какими-то так, что кот от них чихал. А свежестью и зеленью, влажной хвоей и полетом.
Красивая сильная рука сжала Марьюшкину маленькую ладошку.
– Прощай, Марья-краса, – тихо проговорил Серый Волк. – Доля приведет, еще встретимся. А пока вот это держи, да гляди, не потеряй. И с этого места не уходи.
Марьюшка глянула, что же он вложил ей в руку. Большой охотничий нож в чехле, а на костяной рукояти – искусно вырезанная голова волка под лунным серпом.
Когда Марьюшка подняла глаза, она стояла на песчаном берегу одна.
Путешествие с Серым Волком заняло достаточно много времени, просто Марьюшке было так весело и так головокружительно лететь, обнимая сильную мохнатую шею, что день промелькнул как миг. Ан солнце уже садилось, бросая на море золотую расплавленную дорожку. Ветер успокоился, незнакомые белые птицы прекратили кричать, угомонившись, и только морские волны, словно чье-то огромное сердце, продолжали биться о берег.
Марьюшка сунула в рот кусок зайчатины, за ней – размякший сандвич. «Ох ты! Я же мясо забрала, думала, мы с Серым Волком его в дороге поедим! А он…» Впрочем, ее запоздалое раскаяние ничего не могло поправить. «Вот ежели встречу еще раз – и каши ему сварю, и щей самолучших, а то голубую уху приготовлю! Ее долго варить, но для дорогого гостя…»
Марьюшка растянулась на «пенке», расслабленно глядя в закатное небо, напоенное пряным морским запахом. «И рубаху я ему сошью другую. Самолучшего льну выпряду да сотку. И вышью, чтобы не нитками – сердцем моим та вышивка по вороту бежала…»
Сперва ее сон был, как обычно в волшебном мире, сладким и крепким. А потом…
А потом в него проник назойливый шепот.
«Вот дурочка-то… Отчего у царицы чуди белоглазой ничего не попросила? Ишь, сколько у ней каменьев да шелков-то. Вот и выпросила себе камушков бы, чай, царица-то не обеднеет. А с камушками и путешествовать сподручнее…»
Мысль была определенно глупой. Марьюшка и так просила царицу об одолжении – позволить ей сослужить службу, чтобы отпустила сестру, куда уж камушков?
Шепот утих. Но вскоре появился опять.

---

Сказка: Красный, как кровь

[полупроводник]

Название: Красный, как кровь
Размер: драббл, 498 слов
Пейринг/Персонажи: корабль и принц
Категория: джен
Жанр: фантастика
Рейтинг: PG-13
Саммари: где-то там, далеко-далеко, за тридевять галактик, летит в пространстве корабль. Он чёрен, как вороново крыло, крылья у него белые, как снег, а внутри он красный, как кровь.

Где-то там, далеко-далеко, за тридевять галактик, летит в пространстве корабль. Он чёрен, как вороново крыло, крылья у него белые, как снег, а внутри он красный, как кровь. Много тысяч лет пролетел он, много тысяч лет ещё пролетит. Никто уже не помнит, зачем отправили его в глубины Космоса: может, в поисках новых миров, может, просто избавлялись от груза, а может, запечатали как послание создателям жизни.
Однажды появится герой. Они всегда появляются, потому что не бывает историй без героев.
У него будет белоснежный межгалактический крейсер и, конечно, благородные порывы. Он играючи взломает код системы и откроет люк для выброса мусора. Он проникнет в алое лоно корабля и не сойдёт с ума от царящей там тишины.
Его встретят провода и туман, тянущийся из криогенного зала. Бесконечные коридоры вовлекут его в лабиринт, из которого существует только семь выходов.
Он будет умён, этот герой. Схватится за рукоять лазерного клинка и вырежет восьмой выход. Его учили лучшие умы далёкой Прекрасной галактики, он выбирает единственно верный путь и может зубами перекусить стальной трос. Идеальный герой с идеальной причёской.
Криокамера походит на гроб, но он об этом не узнает. В его родном мире людей предают воде, опуская в ядовитые воды Океана Мёртвых. Противогазные маски там ассоциируются со смертью. Самоубийцы любят проникать за защитный купол и бросаться в тёмную могилу. Они умирают, не успев коснуться водной поверхности: задыхаются от паров разложения. Секты называют это «вдохнуть чужую жизнь».
Охраны не будет, не будет видеозаписей, не будет ни одной преграды между героем и ледяным саркофагом. Он сделает первый, осторожный шаг, потом ещё один, потом осмелеет окончательно.
Ему рассказывали о том, как прекрасна она, спящая на далёком корабле, бороздящем просторы Космоса. И в этих словах не было ни капли лжи. Её лицо бело, как первый снег, волосы черны, как вороновы перья, а губы красны, как свежая кровь. Она прекраснее всех во Вселенной: любого существа и любого явления, прекраснее Императрицы и прекраснее самой любви. Ради неё стоило стать идеальным, ради неё стоило скитаться по безвоздушной бездне.
Он потеряет бдительность на какое-то мгновение, но и этого будет достаточно.
Семь андроидов, маленьких и юрких, покрытых эмалью, заскрипят, зацокают, засвистят. Против них не поможет ни бойкий ум, ни лазерный клинок, ни световые пули. Шесть будут держать, а седьмой – в красной шапочке и с румяными щёчками – проденет под сердце тонкую иглу. Герой закричит, забьётся, забудет, что он идеальный, и расплачется. Слёзы закончатся, когда его повесят в коридорах лабиринта, и он увидит иссохшие останки других героев, других идеальных принцев, управлявших когда-то белоснежными крейсерами.
Когда игла начнёт тянуть из него силы, он вспомнит об Океане Мёртвых и захочет вдохнуть чужую жизнь. Но до Океана Мёртвых множество галактик и сотни шагов, туда ему уже не попасть.
Герои всегда появляются вовремя, согласно вечным законам всех историй.
По тонким проводам побежит алая кровь, по коридорам, сквозь холодный туман, прямо к криокамере. Прекраснейшая дева улыбнётся сквозь сон, расправит белые крылья, потянется всем своим чёрным корпусом и снова утонет в тишине. Двигатели её мерно заурчат, высекут сноп варповых искр и скорректируют первоначальный курс.
Межзвёздный корабль «Белоснежка» продолжит свой путь сквозь время.

@темы: Джен, Драббл, R, Ориджинал

---

Песня "Ах, мой милый Августин", из сказки Г.Х. Андерсена "Принцесса и свинопас"

[adike]

Песня "Ах, мой милый Августин", которую пела принцесса из сказки Г.Х. Андерсена "Принцесса и свинопас"

Ох, дорогой ты Августин,
Августин, Августин,
Ох, дорогой ты Августин,
Всё пропало.

Деньги пропали, человек (девушка) пропал(а),
Всё пропало, Августин!
Ох, дорогой ты Августин,
Всё пропало.

Платья нет, семьи больше нет,
Августин лежит в грязи.
Ох, дорогой ты Августин,
Всё пропало.

И даже богатая Вена
Пропала, как и Августин;
Плачьте со мною вместе,
Всё пропало!

Каждый день был праздником,
И что теперь? Чума, одна чума!
Только большие погребения,
Вот и всё.

Августин, Августин,
Короче, ложись в могилу!
Ох, дорогой ты Августин,
Всё пропало!

Прослушать или скачать Ах, мой милый Августин бесплатно на Простоплеер

(с)

@темы: Европа, Арт, Сказка литературная, Сказочные сюжеты, Писатели-сказочники, Музыка, Ссылки, Стихи, G

---

Подборка артов: Снегурчка

[adike]

+30

@темы: Россия, Арт, Сказочные герои

---

Сказка: "Чем дальше в лес, тем больше приключений"

[helena-eva]

Название: «Чем дальше в лес, тем больше приключений»
Автор: Lenaeva
Бета: Nirelia
Пейринг: Антон/Иван
Категория: слеш
Рейтинг: PG-13
Жанр: фэнтази, приключения
Размер: мини, 9874 слов
Саммари: Есть ли у сказки границы? Как вернуться живым из заколдованного леса и найти своего принца? Сказочные герои: мифы и жестокая сказочная реальность.


Выпускные экзамены в школе не прошли для меня даром. Я похудел, побледнел, стал нервно покашливать и вздрагивать. Ничего не хотелось делать, кружилась голова, и лучшим времяпровождением стало, закрыв глаза, лежать на диване, вытянувшись во весь свой не малый рост, и мечтать. Мечты были яркими, оформившимися, с опасными приключениями и захватывающими любовными историями. С дальними странствиями и неведомыми чудесами. Жаль, что им никогда не суждено сбыться. Когда я это понимал, мне оставалось лишь горестно вздыхать и возвращаться в реальность.
Мама все-таки отправила меня к врачу, и тот, поставив диагноз «легкая анемия», посоветовал пить витамины, дышать свежим воздухом и съедать в день по стакану земляники, чтобы отложить запас железа на предстоящую зиму.
Мама, услышав про землянику, призадумалась и через минуту выдала:
– Поедешь к своей бабушке в область, там этой земляникой все поляны и пригорки обсыпаны.
– К бабке в деревню?! Мама, пожалей сына, это ж на краю света! А интернет, телевизор? Нет, я не выживу.
– Выживешь, – сказала, как отрезала, мама. – Ты на себя в зеркало давно смотрел? Ты словно бледный призрак таскаешься по квартире, без конца вздыхая и воя.
Я обиделся. Вообще-то я не выл, ну, может, повздыхал немного! А в зеркало я на себя каждый день смотрю, и виденное мне нравится. Да, бледный. Но это благородная бледность. А в сочетании с ярко-рыжими волосами и пронзительно-зелеными глазами смотрится просто обалденно!
Не помогли ни мое упрямое молчание, ни подлизывание к маме, ни попытка перетянуть отца на свою сторону. Через два дня, ранним утром, меня загрузили в отцовский джип и отправили в деревню к бабке.
Меня пришел проводить мой верный и единственный друг Славка. Он был невыспавшийся, хмурый, постоянно зевал, но я был так рад ему, что мне было наплевать, как он выглядит. Мы крепко обнялись, звонко хлопнув друг друга ладонями по спине, и я, отогнав противное чувство, что больше никогда его не увижу, стиснув зубы и сведя брови к переносице, уселся в машину.
Через три часа поездки мне надоело таращиться в окно, слушать музыку, выслушивать нотации отца, и я уснул. Просто закрыл глаза, а когда очнулся, мы были уже на месте.
Вывалившись из машины, отец закряхтел и начал растирать спину. У меня тоже за время поездки затекли руки, ноги и шея. Стоя возле бабушкиного дома, я крутил головой по сторонам и изумлялся: «Я все еще сплю? В какую же Тмутаракань меня завезли? Уж лучше ссылка на рудники».
Я погрустнел.
– Это вы специально, да? – заныл я, обращаясь к отцу. – Здесь вообще транспорт есть, или только на метле?
– Сынок, держись, – только успел виновато произнести отец, как из дома выбежала обрадованная бабушка и, крепко обняв нас, повела в дом.
Зайдя, я огляделся: обычный деревенский дом – маленькая кухня, огромная печь и две небольшие, отгороженные комнатки, справа и слева. Одна, поменьше, видно для меня, другая – бабкина. Отец принес вещи, и бабуля позвала нас к столу.
Я сел за стол, огляделся, принюхался и понял, как голоден. Мы с отцом накинулись на бабкины пироги, словно не ели несколько дней. А пироги были шикарные: с курицей, с капустой, а на сладкое маленькие пирожки с ягодами.
– Такие пироги только в русской печи получаются, правда, мама? – отец заискивающе взглянул на старуху.
– Правда, милый, – басом прогудела она, и я, вздрогнув от неожиданности, поперхнулся и закашлялся. Бабушка подскочила ко мне и заколотила по спине с таким рвением, что выскочила не только крошка, попавшая в дыхательное горло, но и огромный кусок пирога, который я жадно затолкал в рот.
Я покраснел.
– Ничего, ничего, – засмеялась бабуля, – бывает. Запей вот молочком.
Я залпом выдул кружку молока, больше похожего на сметану средней жирности, и выскочил из-за стола.
– Спасибо, пойду прогуляюсь? – я вопросительно взглянул на них с отцом.
– Иди, Артемушка, – ласково разрешила старушка, а отец только кивнул. – Мы с твоим папой пообщаемся.
Я взглянул на отца и чуть не расхохотался, увидев как в одно мгновение он, из взрослого мужчины, отца семейства и большого начальника, превратился в испуганного мальчишку. А бабка так на него посмотрела, что, казалось, еще мгновение, и она начнет трепать его за ухо: «Почему не звонишь, не пишешь? Почему мать забыл?».
Я вышел во двор и поразился тишине, такой густой и непроницаемой, что закладывало уши. Но постепенно я стал различать и гул самолета, и стрекотание кузнечика, и мычание коров где-то на далеком лугу.
Я выглянул за ворота, огляделся и решил прогуляться по деревеньке.
Передо мной вилась широкая пыльная дорога, и я скинул кеды, захотев пройтись босиком. Песок был мягкий и горячий, я двигался по дороге, разглядывая дома с распахнутыми окнами и порхающими на ветру легкими занавесками. Проходил мимо раскинувшихся у ворот больших собак, лениво приподнимавших головы и провожавших меня равнодушными взглядами. Мимо кур, копошащихся в дорожной пыли, мимо кошек, развалившихся на скамейках и смотрящих на этот мир с высокомерным презрением.
Народу было мало. Подростков, вроде меня, – не было совсем. «Ссылка, каторга, тюрьма, – тоскливо думал я, – что мне этот воздух, ягоды, грибы, когда я уже подыхаю со скуки?».
Насупленный, заполненный под завязку грустными мыслями, я вернулся в дом. Отец уже уехал. «Даже не попрощался», – рассердился я. Прошел мимо бабки, убирающей со стола, сел на кровать, почувствовав, что сейчас разревусь. Я попыхтел, пошмыгал носом, но несколько слезинок предателями сбежали по щеке. Упал на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и только собрался от души порыдать, кляня свою злосчастную долю, как в комнату тихо вошла бабушка.
– Не спишь, внучек? – ласково осведомилась она.
– Нет, – буркнул я, – мечтаю о дне, когда уберусь отсюда.
Бабуля присела рядом, а я ощутил, как прогнулись старые пружины, и вздохнула. Погладила меня по волосам.
– Рыжий какой, а волосы-то длинные не мешают? – она тихонько подергала меня за отросшие концы.
– И совсем они не длинные, – я развернулся на бок, прикрыв рукой мокрое лицо.
– Ну, ну, – она смотрела пристально и печально, и мне стало неловко. – Давно не видела тебя, вот смотрю, какой ты взрослый стал, восемнадцать уже, школу закончил, в институт поступаешь. А я вот все в этой деревне живу, в городе только несколько раз была. В гостях у вас, помнишь?
Я покивал головой. Конечно, приезды бабушки трудно забыть. Мама нервничала, отец разрывался, угождая обеим любимым женщинам сразу. Но мне с бабкой было весело. Да, черт, мы с ней хорошо ладили! И как я об этом забыл?
Я сел и взглянул на бабулю внимательнее. Ясные синие глаза, как у отца, смотрели весело и бодро, она хитро улыбнулась:
– Ну, если не спишь и не собираешься, вставай, будем с тобой воду таскать.
Настроение, то ли от сытных пирогов, то ли от того, что возможно все не так и плохо, изменилось, и я повеселел.
Бабушка показала мне колодец. Старые потемневшие бревна, скользкие от влаги, завораживали. Темнота и вечный холод манили. «А если упадешь? Всё, там и сгинешь», – пугал я себя.
Я натаскал воды для огорода, для бани и для кухни. Заполнил огромную металлическую бочку, стоящую на крыше дощатого домика – самодельного деревенского душа. Если кто не знает, совсем нехитрая конструкция. За день вода, которая есть в бочке, нагревается, и вечером, открыв кран внутри этого деревянного строения, ты получаешь теплую, иногда почти горячую воду.
Закончив работу, уже в темноте, бездыханный от усталости, я умылся не успевшей согреться водой и, ориентируясь на приветливый свет из окон, по тропке поплёлся к дому.
Неожиданно слева от меня, в кустах малины, раздалась какая-то возня и приятный мальчишечий голосок прошептал, обращаясь к кому-то:
– Василий, где вы? Нам пора.
Я остановился и замер, прислушиваясь. Раздалось чавканье, снова возня, словно в кустах ворочалось огромное животное. Может, чья-то свинья? Или дикий кабан из леса? Но тут раздалось в ответ:
– Подожди, чувак, только пришли ведь.
– Василий, нас могут увидеть, – голосок умолял.
«Это что, малину у нас воруют?» – неожиданно дошло до меня.
– А ну, кыш, кыш! – заорал я, замахав руками, однако не сходя с места. Кто знает, что за банда тут разгуливает?
Воцарилась тишина. Я слышал удары своего сердца, да ночной ветерок лениво гулял в ветвях, сонно шурша листьями. Никого. Мне что, почудилось?
Я вошел в дом. Бабушка уже спала, и я не стал ее будить. Разделся, лег. Заметил на тумбочке возле кровати кружку с чаем и кусок пирога, прикрытый салфеткой. Чай оказался мятный, приятно горчащий на языке и холодящий нёбо. Пирог я доедал, почти засыпая, сонно стряхнул крошки с кровати и нырнул глубоко в сон.
Сон был необычный. Я разгуливал по лесу, беседуя со странным зверем, похожим на небольшого медведя или огромную собаку. Не знаю, может, он был и совершенно другим – во сне меня это не интересовало. Мы лениво переругивались. Зверюга скалил зубы и грозился отгрызть мне руку, но я смеялся, зная, что это его обычная манера общения. Неожиданно мы насторожились, заслышав голос. Остановились, посмотрели друг на друга и счастливо рассмеялись.
– Исчезаем, чувак, – распорядилось животное, и мы залегли в высокую траву, переглядываясь и пряча улыбки. Пока мы лежали и скалились друг на друга, ветер донес слова:
– Артем, где ты? Артем, Артем…
Когда я проснулся, в ушах все еще звучал голос незнакомца, окликающего меня по имени. И я ощутил странное беспокойство. Словно то, что мне нужно, далеко-далеко, и я никогда не смогу до него добраться. Если, конечно, сейчас же не сделаю что-то, а не буду просто лежать и ждать.
Я вскочил, позавтракал вчерашними пирогами, игнорируя овсяную кашу, но потом съел и ее, посыпав крупной сладкой малиной.
Бабушка уже встала и возилась в огороде, я сполоснулся прохладной водой из рукомойника во дворе, и, пока раздумывал чистить или нет зубы, подошла бабуля и позвала сходить к какому-то Николаю на пасеку. Пришлось все-таки чистить зубы, надевать свежую футболку, расчесывать свои отросшие до плеч волосы и идти.
Утром следующего дня, когда деревня не казалась, в отличие от вчера, вымершей, я увидел ее словно впервые. Собаки подбегали, обнюхивая и виляя хвостами, словно старому знакомому. Коровы провожали задумчивыми взглядами, не переставая жевать, куры радостно кудахтали – с нами все здоровались, и только кошки все так же презрительно смотрели и на меня, и на этот мир.
У Николая мы пили чай, ели свежий хлеб, намазывая его медом, а я подумал, что если так пойдет и дальше, я, пожалуй, растолстею, и Славка станет надо мной смеяться, тыкая пальцем в отвисший живот: «Что это такое, а?».
– Запасы на зиму, – пробурчал я в ответ на воображаемый вопрос. Подумал и отрезал себе еще кусок хлеба, вдохнул чистый, чуть кисловатый аромат свежеиспеченного теста и впился в него зубами.
Обратно мы возвращались не спеша. Я тащил две тяжеленных трехлитровых банки, залитых до основания цветочным медом. Надо мной вились пчелы и бабочки. У меня ныли руки, а я ворчал, что бабушка решила меня заездить до смерти. Она смеялась: «Ничего, своя ноша не тянет. Маме своей отвезешь, зимой еще спасибо мне скажете».
Почти полумертвый, я дошел до самодельного душа и долго стоял, пока не сообразил, что чем дольше я стою, тем больше воды выливается из бочки, а таскать еще и воду я сегодня не в состоянии.
Пообедав, мы с бабушкой решили, что можно и отдохнуть.
– Сиеста, – выдала мне бабуля и скрылась в своей комнате.
А я, наконец, решил разобрать дорожные сумки. Так: белье, обувь, футболки, свитер, рубашки, куртка. Ясно. А где же зимний пуховик? Судя по одежде, я, кажется, остаюсь здесь навсегда. Всё мама. Понятно, беспокоится, чтобы любимое чадо не мокло, не мерзло. Но не до такой же степени!
Так, а здесь что? Я открыл сумку поменьше. Ясно, кто собирал – отец. Впихнул книги, учебники и какие-то журналы. И с этим все ясно. «Не дай своим мозгам засохнуть», – девиз моего отца. «Хорошо папа, постараюсь», – я упал на кровать, лениво полистал журнал с яркими фотографиями и статьями о звездах шоу-бизнеса (интересно, как он попал в сумку?), прикрыл им лицо и захрапел.
Следующие несколько дней я только и делал, что ликвидировал разруху и запустение. Поднимал целину, так сказать. А точнее, бабушка решила, что раз любимый внучек, наконец, почтил ее своим присутствием, то нужно использовать его по полной.
Самое удивительное, что на третий день обнаружилось, что кое-какая живность у моей бабули имеется. Ночью, проснувшись от странных звуков, я с ужасом увидел, как в открытое окно нагло лезет огромная усатая морда. Это был кот. При ярком свете луны я разглядел рыжего зверюгу, с порванным ухом, настороженно оглядевшего меня, а затем, как ни в чем не бывало, тяжело ступая по скрипящим половицам, отправившегося в комнату бабули.
Утром мы встретились на кухне.
– Кузя вернулся, – радостно сообщила бабушка, – гулял где-то неделю, я уж думала, его собаки задрали.
Кот, вальяжно развалившись на широком подоконнике и подвинув мощным плечом горшок с геранью, высокомерно осмотрел меня с ног до головы и прикрыл глаза. Я оскорбился, но промолчал.
Бабушка налила ему молока, рядом положила кусок холодной курицы и заискивающе начала уговаривать этого драного уродца спуститься и поесть. Кот, словно делая великое одолжение, лениво спрыгнул и вразвалку пошел к тарелке. Захотелось придать ему ускорения, но я сдержался.
– Вы с ним одной масти, – сказала бабка, хитро поглядывая на меня.
«Ага, вот уже и в родню его ко мне записывают».
– Бабуль, а нет ли здесь поблизости речки? – перевел я разговор поближе к своим потребностям. – За эти дни так упахался, можно выходной взять?
– Упахался он, – проворчала бабка, не сводя умильного взгляда с котофея, громко чавкающего и роняющего еду из пасти на пол. – За ворота выйдешь, увидишь лесок невдалеке, подойдешь и обогнешь его слева. Слева, понял?
Я усердно закивал головой.
– Пойдешь по тропке, увидишь озеро. Там и купайся. Только слева лесок обходи, – бабушка оторвалась от кота, кот от курицы, и они посмотрели на меня серьезно и пристально.– Ты понял?
– Да, да! – вскинулся я. – Лево от права уж отличу как-нибудь!
– Не ерепенься, – осадила меня бабуля. – Направо тоже тропка есть, только, те, кто по этой тропке ушли, так и не вернулись. А те, кто вернулись, не в себе были.
– В смысле? – удивился я, как это «не в себе», с ума сошли, что ли?
– С ума, ни с ума, а рассказывали странные вещи, как будто другой мир видели, не наш.
– НЛО, пришельцы? – оживился я.
– Балда, – бабушка ласково дала мне подзатыльник, – зачем наша деревня каким-то пришельцам, своей нечисти хватает – русалки, домовые.
– Ну, это не интересно, – скорчил я рожу, – вот если бы вампиры, оборотни.
Бабушка расхохоталась.
– Тебе в детстве какие сказки читали?
Я поднапряг память:
– «Гарри Поттер»?
Старушка вздохнула и подтолкнула меня к выходу:
– Иди, отдохни, Гарри ты наш, Поттер.
Кот мерзко хихикнул.
Или мне показалось?
Схватив полотенце, я выскочил за ворота. Утро перетекало в полдень, окружающий мир жил своей обычной трудовой жизнью. Я постоял минуту, прикрыв глаза и подставив лицо пока не жаркому солнцу. Теплый ласковый ветерок перебирал волосы, нежно целовал обнаженную кожу плеч, проводил тонкими пальцами по груди.
– Эх! Хорошо-то как! – выкрикнул я, втянув носом ставшие родными ароматы навоза, нагретой на солнце травы и сладких ягод. Потянулся, пристав на цыпочки, и рысью понесся к лесу.
Обошел я его, как и велели, слева, хотя направо вела довольно широкая тропа. И я задумался: «А не пошутила ли бабка надо мной? А я, как мальчишка, и уши развесил? И кот еще этот драный. Так высокомерно смотрит, будто он здесь самый умный!».
Озеро я нашел быстро и обомлел от красоты. По форме почти идеальный овал, с гладкой темной поверхностью. Оно походило на нарядную брошь из драгоценного камня. Его хотелось взять в руки и подарить любимому. Да, любимому. Ведь мне нравились парни, и я не собирался это скрывать.
Я расстелил полотенце, упал на живот, подставив солнцу спину, и, закрыв глаза, задумался о своей жизни. Пока все шло так, как мне хотелось. Только будущее представлялось в таком густом тоскливом тумане, что обдумывать его пока не было настроения.
Я перевернулся и стал задумчиво рассматривать озеро. Темная вода, и дна не видно. Лишь иногда проходит рябь, словно огромные рыбы пытаются рассмотреть что-то из своих глубин. Я поежился. А вдруг, в древние времена, его считали святым и приносили жертвы? И сейчас негоже сигать в него с воплями. Я поднялся, сорвал желтый цветок и подошел к кромке озера. Торжественно помахал цветком над водой, типа «Приветствую тебя», и бросил его в воду. А затем, радостно завопив, прыгнул в озеро сам.
Я плавал, валялся на полотенце, снова плавал. Иногда я задремывал, и тогда мне казалось, что на противоположном берегу, в кустах орешника, слышится какое-то копошение и смех. Но только я просыпался и прислушивался, как все замолкало.
Через несколько часов, усталый и голодный, я возвращался домой. И только подойдя к бабушкиному дому, вспомнил, что оставил на берегу полотенце. «Вот растяпа!»
Бабушка, услышав это, лишь равнодушно махнула рукой:
– Не пропадет, завтра заберешь.
Мы поужинали под бодрые песни старого радиоприемника, висящего на стене, и я бухнулся на кровать, с намерением почитать, но только мое тело приняло горизонтальное положение, глаза тут же закрылись, и я отрубился. Причем так крепко, что не видел и не слышал, как кто-то принес забытое мной полотенце и оставил его на подоконнике. А на полотенце положил кокетливый букетик желтых цветов, перевязанных узкой голубой ленточкой.
– Может, кто из соседей? – гадала бабушка на следующий день. – А может, в тебя влюбилась русалка? – она лукаво посмотрела на меня, и я смутился.
«Версия с соседями мне нравится больше».
Я поставил цветы в воду, а ленту хотел выбросить, но передумал и затолкал в карман шорт. «Все-таки не каждый день цветы дарят, оставлю на память».
Целое утро я посвятил тому, что таскал ведра с водой из колодца для поливки огорода. Воду я сливал в огромную бочку и шел за следующим ведром. Руки дрожали от усталости, ноги начали заплетаться, когда мне в голову пришла простая, в общем-то, мысль: «А как справлялась моя бабуля без столь усердного внука?».
Я зашел на кухню и застал бабушку за готовкой обеда. В воздухе витали просто фантастические запахи свежего борща. На столе стояли банка со свежей сметаной и тарелка с хлебом, и я, ошеломленный и голодный, несколько секунд стоял, клацая зубами, словно хотел немедленно съесть все наготовленное.
В углу, возле своей миски, кот урча грыз косточку.
– Бабуль, – наконец отмер я. – А как ты без меня воду таскала, помогал кто-то? – Я сел на табурет, почувствовав головокружение.
– Нет, – беспечно отозвалась старушка, – насосом качала.
– Насосом, значит? – я в отчаянии закрыл лицо руками.
– Только сейчас он засорился, прочистить бы нужно, – она посмотрела в мою сторону. – А что?
– Бабуля, дорогая, я чуть не умер, воду таская, жизнью рисковал, мог в колодец свалиться, а ты спрашиваешь?! – взвыл я.
– Тише, тише, – засмеялась бабушка,– зато это тебе на пользу пошло.
Я недоверчиво взглянул на нее.
– Гляди, какие мышцы накачал, – она подошла и похлопала меня по плечам и спине, – а ведь приехал таким доходягой, смотреть больно. Зато сейчас, – бабка оглядела меня восхищенно, и я невольно приосанился, – просто красавец, жених!
– Да ладно, – потупился я смущенно, словно красная девица. – Лучше скажи, насос где, я починю.
– А в сарае валяется, – бабушка легкомысленно махнула рукой, отвернулась к плите и выключила газ под конфоркой. – Минут через пятнадцать приходи, обедать будем.
Насос валялся в сарае, как и сказали. Я разобрал его, почистил, решив, что соберу и подключу после обеда.
Тщательно умывшись, зашел в свою комнату, взял чистую рубашку и решил взглянуть на себя в большое зеркало. Такое зеркало находилось только в спальне у бабушки, и я, тщательно вытерев босые ноги и обтерев руки об шорты, почти благоговейно зашел к ней в комнату.
Комната была не намного больше, чем моя, но такая аккуратная и чистая, что мне стало стыдно за тот бардак, который я развел у себя.
Я взглянул в зеркало и отражение мне понравилось. Мало того, я нашел себя обворожительным и сексуальным. Лицо и шея загорели тем нежным загаром, которым покрываются все светлокожие, нос, правда, немного облупился, но это ерунда. Волосы от воды и солнца выгорели и стали светлее. Челка лезла в глаза, но это тоже не важно – я буду ее откидывать. Я постоял, тренируясь изящно откидывать челку и понял, что лучше буду просто заправлять ее за ухо.
Расстегнув рубашку, я придирчиво осмотрел себя, напряг бицепсы и порадовался, что действительно, по сравнению с тем, что было, сейчас я смотрюсь гораздо лучше. Накинув рубаху, довольный отправился обедать.
За те три недели, что я провел у бабушки, работая изо всех сил, бегая на речку, фланируя по деревне, – к любопытным взглядам я быстро привык, – все не было времени не то что почитать, но и просто взять и открыть книгу. Поэтому первым делом, после того как починил насос, и он стал качать воду из колодца, я разобрал ту маленькую библиотеку, что собрал мне отец и остановился на книге «Повести» Стругацких. Книжка захватила меня. Я читал ее в кровати, читал, загорая в огороде, рядом с грядками чеснока и зеленого горошка, пытался читать за столом, во время обеда, и, конечно, потащился с ней на озеро, обойдя лесок слева, но косясь с любопытством направо.
Дочитывал книгу я уже на берегу озера, в полном восторге от юмора и приключений и вспоминая тот таинственный случай, когда кто-то неизвестный принес мне полотенце и цветы.
Эту историю я не забыл, и она казалась мне восхитительно прекрасной и таинственной. И поэтому в этот вечер мне неожиданно захотелось «случайно забыть» книгу на берегу.
На следующий день, вскочив чуть свет, я первым делом подбежал к подоконнику. Он был пуст. Разочарованно вздохнув, после завтрака я отправился на озеро забирать оставленную книгу.
Но на берегу ее тоже не было. Я поискал в кустах, прошел весь берег – ничего. Поднялся на пригорок к лесу, осмотрел окрестности – бесполезно. Тихо, пустынно, книги нигде не видно.
Не сказать, что мне было жаль книгу, все-таки я ее дочитал. Просто была непонятна избирательность воришки, который возвращает полотенца, но тащит книги. Это раньше, по рассказам отца, бывало такое. Сейчас тащат в основном полотенца. М-да, несовременный какой-то вор.
Настроение было испорчено, делать ничего не хотелось, а главное, была убита в зародыше мечта о прекрасном незнакомце, который принес мне цветы и так трогательно перевязал их ленточкой. Я засунул руку в карман и погладил гладкий атласный материал. Пора было возвращаться.
Выйдя из леса, я обернулся, заметив, как по тропке справа бежит какой-то человек. Я прищурился, но так и не смог разглядеть его подробно. Через несколько минут он дошел до леса и исчез.
«Ничего себе, – люди ходят, – может, и мне прогуляться? Посмотрим, что там за другой мир!»
И, бодро размахивая руками, я зашагал обратно к лесу.
Лес как лес. Я вертел головой, но не видел ничего, кроме берез и сосен, точно так же качающихся от ветра и поскрипывающих стволами, как и с другой, безопасной стороны.
Так же пахнет трава, такие же жучки-паучки под ногами, так же стучит дятел – вполне вероятно, тот же самый, что стучал у меня над головой, когда я искал книгу у озера. Я поморщился и сплюнул: даже кислица так же щиплет язык. Постояв несколько минут, я решил, что пора возвращаться.
Обратно я пошел по той же тропке, что привела меня в лес, но неожиданно вышел к озеру. Удивившись, но решив, что возможно что-то перепутал и свернул не туда, я снова бодро направился по дороге, успокаивая себя тем, что озеро находится на безопасной стороне, и значит мне ничего не грозит.
Через несколько минут я снова стоял возле озера, чувствуя, как мне становится не по себе и начинает подташнивать от страха. Следующий час я кружил по лесу, неустанно возвращаясь и возвращаясь к этому проклятому озеру. Время было за полдень, и я испугался, что никогда не найду дорогу домой и так и сгину здесь. Стало жалко себя до слез, вспомнился Славка, родители, бабушка. «Бабушка! Точно, уж она не даст пропасть внуку, всю деревню на поиски соберет».
Настроение улучшилось, но не намного. Я огляделся и решил, что нужно менять тактику. Поэтому пошел не от озера, а развернулся, нашел тропу, по которой пришел, и пошел по ней в обратном направлении.
Через несколько минут я стоял на небольшой полянке и растерянно смотрел на крошечный домик, притаившийся на самом ее краю.
У домика была высокая треугольная крыша, два окна, закрытые ставнями, и крыльцо на три ступеньки. Он почти слился с лесом, утонув в густой траве и разросшихся кустарниках. Я постоял, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Но тот молчал, да и домик не производил впечатления логова маньяка, поэтому я смело поднялся на крыльцо и, стараясь быть спокойным, грохнул кулаком в дверь.
За дверями раздался шепот, вскрик, что-то уронили, и дверь рывком распахнулась. На пороге стоял молодой парень. Расширенными глазами он пялился на меня приоткрыв рот и алея румянцем во всю щеку. Он не был похож ни на лешего, ни на домового, ни на другую нечистую силу.
«Чего он так уставился?» – недовольно подумал я и нахмурился.
Пытаясь держать себя в руках, буквально, потому что они тряслись, и, стараясь не показать страха, я сдержанно разъяснил ситуацию:
– Я, кажется, заблудился. Не подскажешь, как выбраться из этого чертова леса?
Парень быстро-быстро закивал головой и сделал шаг назад, жестом приглашая войти в дом. Я секунду посомневался и вошел.
В домике была одна большая комната, почти сразу у дверей расположилась огромная печь, словно сошедшая с иллюстраций сказки о Емеле, дальний закуток был отгорожен занавеской. Возле двери – длинная лавка, посередине огромный деревянный грубо сколоченный стол, несколько табуреток, небольшой посудный шкаф – и все. Довольно скудная обстановочка. Ну, еще какие-то цветочки в горшках на подоконнике.
Я бухнулся на лавку, внезапно ощутив, как устал. Ноги гудели, неожиданно стало клонить в сон.
Парень приземлился рядом, почти вплотную, прижавшись своим бедром к моему.
«Однако, наглость, – решил я. – Мы ведь даже не знакомы!».
Мальчишка так жадно рассматривал меня, что стало неловко. Хотя надо признать, парень был симпатичный. Пониже меня ростом, русоволосый с задорно торчащими кудряшками.
– Какие у тебя волосы красивые. Можно потрогать? – неожиданно проговорил он и, не дожидаясь разрешения, робко прикоснулся к моей голове.
Глянув с укоризной, я убрал его руку и повторил:
– Так как из леса выйти?
Парнишка отсел от меня и внезапно громко, словно для невидимых зрителей, затараторил:
– Не хотите отобедать с нами? Или отужинать? Ночь уже на дворе, спать пора.
Отбарабанив эту белиберду, парень подмигнул мне и, наклонившись к уху, прошептал:
– Скажи, пожалуйста, что останешься, а то Василий рассердится.
Наличие какого-то Василия мне не понравилось.
– Спасибо, – ответил я, – дома поем. Так покажешь дорогу или нет? – я внимательно посмотрел ему в лицо.
Мальчишка опустил глаза, облизал губы и прошептал, жалобно шмыгая носом:
– Есть кабанина холодная, молоко, пироги, правда вчерашние, но вкусные. Варенье и булочки сладкие. А может, ты вина хочешь? Так Василий, знаешь, какие наливки делает!
– Ладно, – нехотя согласился я, паренек был такой милый, когда упрашивал, да и голод давал о себе знать, – согласен.
Мальчишка резво вскочил на ноги, подбежал к шкафу и начал с быстротой молнии метать на стол тарелки с едой. Буквально через несколько минут стол ломился от обилия съестного, которое так соблазнительно пахло, что совершенно незаметно я с лавки переместился на одну из табуреток и только открыл рот, чтобы положить туда большой кусок мяса, как вдруг…
– Значит, гости у нас? – хриплый и знакомый голос раздался почти над самым ухом. Я скосил глаза в сторону и онемел. Возле меня стояло чудовище. Оно сверкало огромными зелеными глазами, рычало и скалило невероятных размеров зубы.
Я подскочил, словно ужаленный, бросил мясо прямо зверюге в пасть, но промахнулся и уже через секунду бешено дергал ручку двери и орал:
– Кто это?! Что вам от меня надо?! Отпустите!
Парень и зверюга подошли и задумчиво встали рядом, словно соображая, что со мной делать.
На лице мальчишки застыла гримаса отчаяния, на морде неведомой твари, очень похожей на гигантского полосатого кота… Кота? Конечно! Эта скотина была просто котом-переростком, странным чернобыльским мутантом. Идентифицировав животное, я почувствовал себя спокойнее. Но как оказалось – зря!
Котяра подошел ко мне и неожиданно резко ткнул передней лапой в бок:
– Что ты разорался, никто тебя есть не собирается.
Я похолодел. То, что эти гнусные слова сказал кот, сомнений не возникло. Но это противоречило всем моим представлениям о реальности. Или у меня начались галлюцинации, или бабуля была права – я попал в другой мир! А значит итог один – я сгину здесь или сойду с ума!
В глазах потемнело, ноги подкосились, я судорожно вздохнул и провалился в небытие.
Очнулся я от того, что на меня лили воду, нещадно хлопали по щекам и истерично орали в самое ухо:
– Артем, не умирай, Артем, пожалуйста!
Я приоткрыл глаза и обозрел поле боя. В сторонке с виноватым видом пыхтел кот. Прижавшись щекой к моей груди, рыдал мальчишка. Заметив, что я очнулся, он порывисто обнял меня за шею, еле слышно что-то бормоча.
– Ну вот, ничего с ним не случилось. А то «ты убил его, ты убил его!». Убьешь его, вон какой здоровый. Только нервный, – кот презрительно хмыкнул.
Я встал, вежливо отстранив парня, и сел на лавку. Голова кружилась, но мысли приняли более-менее правильное направление. Как я понял, мне ничего не угрожало. Мальчишка был на моей стороне, вроде я ему даже нравился. Кота я чем-то раздражал, но и это можно пережить, главное, не вступать с ним в разговоры. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Не сразу, но мне это удалось.
– И что дальше? – оглядел я странную парочку, как-то подозрительно притихшую.
– Артем, ты не волнуйся, – парень мигом оказался рядышком и крепко обнял меня за плечи, – сейчас поужинаем, ляжем спать, а утром в дорогу, правда, Василий? – он оглянулся на кота.
– Пыфф, – издал звук кот и зевнул, показывая крепкие клычки, – не ссы, чувак, ничего с тобой не случится.
Я позволил мальчишке довести меня до стола, вяло пожевал мясо, нехотя закинул в рот пару вареных яиц, лениво сжевал несколько кусков пирога, запил все это сладкой настойкой и глубоко вздохнул. Я чувствовал себя глубоко несчастным, одиноким, и раскис.
Следом за мной легко и почти неслышно вздохнул паренек и громким «эх» отозвался кот.
– Меня Иваном зовут, – парень снова вздохнул и отщипнул кусочек от моего пирога.
– А меня Василием, – пропыхтел кот совсем рядом и неуклюже потерся о колено. И желательно на «вы», – добавил он через минуту.
– А почему «ужин»? – я неожиданно широко зевнул. – Я из дома утром вышел, не может быть, чтоб так долго ходил!
– А у нас время по-другому идет, – зевая вслед за мной, объяснил Ваня, – оно как хочет, так и идет. Чаще, конечно, как у вас, но иногда бывает, что и по-особому.
– Да уж, – подтвердил кот, выворачивая челюсти в зевоте, – оно такое, никому не подчиняется.
В домике было тихо, меня нещадно клонило в сон, и кот подтолкнул меня лапой к занавеске. Засыпая на ходу, я вошел в отгороженную половину, сонно оглядел маленький уютный уголок, заметил на столике возле стены вазочку с желтыми цветами, а рядом свою пропавшую книгу. Глупо улыбнулся, краем глаза поймав смущенное лицо паренька, и бревном рухнул на кровать.
Проснулся я от еле слышного разговора:
– Посмотри, какой он красивый! Он похож на сказочного принца, помнишь, который в нашем лесу случайно заблудился? Только Артем ещё красивее, – нежно и с придыханием шептал Иван.
– Парень как парень, – шипел кот, – рыжий, глупый и важничает.
– Неправда, – защищал меня Ванечка, – он хороший. Интересно, он понял, что это мы к нему в огород залезали? – Раздалось сдавленное хихиканье.
Я открыл глаза, рядом с кроватью, широко улыбаясь, стояли Иван, свежий, умытый, пригладивший свои упрямые вихры, и кот, сосредоточенно вылизывающий лапу.
– Привет, Артем! – радостно воскликнул мальчишка, судя по всему, отчаянно борющийся с желанием бросится мне на шею, – завтрак готов.
Мне льстило его восторженное внимание, но настроения обниматься и тискаться не было. Может, как-нибудь потом, когда выйдем из леса. Позову его в гости, без кота естественно, познакомлю с бабушкой. Погуляем, на озеро сходим.
А потом я уеду.
От этих мыслей стало зябко и неуютно. Хозяева, заметив мое настроение, перестали шушукаться и замолчали. Стало тихо, и было слышно, как бьется крылышками об оконное стекло случайно залетевшая бабочка.
– Ну, ладно, хватит киснуть, быстро завтракаем и выходим. Все, что нужно, мы собрали, пока ты дрых без задних ног, – Василий мотнул головой на два плотно набитых заплечных мешка возле дверей. И отвечая на мое немое изумление, пояснил: – Неизвестно, сколько идти придется. Может, день, а может, и год. Уж извини, местность у нас такая – сказочно-непредсказуемая!
– Что? – снова предобморочно закружилась голова. – Как это год? Меня же искать будут! – голос задрожал, готовый сорваться в рыдания.
– А вот и не будут! – кот издевательски показал мне розовый язык. – Я тебе вчера еще говорил, время у «вас» и у «нас» разное. – Он подвинул мне тарелку с кашей: – Ты завтракать будешь или опять без чувств грохнешься, а, чувак?
– Артем, не бойся, – подсел рядом Иванушка, – воспринимай это как приключение. Да и нам не так одиноко, – промолвил он после паузы.
Я поднял голову, внимательно вгляделся в печальное лицо паренька и в деланно-равнодушную морду Василия:
– А разве вас только двое?
– Здесь – да, – ответил Иван, – а глубже в лес – полно всякой нечисти. Лес огромный, почти бесконечный. Есть ли, нет, край у него, никто не знает. Только говорят, – Ванечка обхватил меня за шею и зашептал в самое ухо, – что на самом его краю живут те, кто раньше леса появился. Когда еще земля пустая была, безфантазийная. Живут они в пещерах и формы не имеют. Похожи на призраков, не добрые, не злые – пустые. Какую им форму придашь – такими и будут. Но туда еще не добирался никто, только слухи ходят.
Разволновавшись, парень оторвался от меня и отошел к окну.
На его место опустился кот. Легонько стукнул меня лапой по колену.
– Чо, страшно? А ты не боись, ты нам нравишься. Ваньке вон нравишься, – кивнул он в сторону застывшего у окна мальчишки. Ты ведь к нам не первый пришел. Кому-то мы помогаем, кому-то нет. Мы ведь с Ваняткой, можно сказать, пограничники. Живем на границе леса, все заблудившиеся к нам попадают. Только с каждым годом их все меньше и меньше, непонятно, в чем тут дело? – Василий почесал за ухом. – Даже тоскливо без этих идиотов. Вот начали по ночам в деревню ходить. Тебя заметили – стали чаще ходить. Парень-то вырос, амуров всяких захотел, – просипел неожиданно мне на ухо Василий. – Начитался всяких историй любовных – требует теперь такое же. А где взять?! – кот неожиданно рявкнул и вперился в меня яркими глазищами.
Я вздрогнул, развел руками и замотал головой.
– Вот и я не знаю, – длинные усы на кошачьей морде грустно поникли.
Он отошел к окну, прижался к Ивану и громко замурлыкал, небрежно бросив:
– Книжку мы себе оставим, а то в деревне фиг найдешь.


Продолжение в комментариях.

@темы: Сказка литературная, Мини, Ориджинал, Слэш, PG-13

---

[Тедди-Ло]

Название: Мёртвая голова
Размер: 937 слов
Примечание/Предупреждения: страшная сказка, стилизация

Рядом с одной деревней жил колдун. Каждый месяц к колдуну по жребию отправляли юношу или молодого мужчину, а колдун его убивал и пожирал тело, чтобы чёрную ворожбу делать. Боялись жители деревни его ослушаться, обещал он на них напустить чуму и мор с проклятием. Кто ни пытался убить колдуна – назад не возвращался.
Пришёл черёд по жребию Яру, мужу Яры идти к колдуну. Не взял он с собой никакого оружия, а только повязал на голову красную ленту. А жене наказывал:
– Ты не плачь, моя Ярушка, не кручинься, а как пройдёт два дня, ступай к колдуну да попроси у него мою голову. Принеси её домой, положи на стол да полей водой из фляги, что за печью лежит. А уж что потом делать, я тебе скажу.
Сказал так и ушёл.
Проплакала Яра два дня и две ночи, а как настал третий день, так вспомнила, что сказал муж, слёзы утёрла и пошла к колдуну. Подходит к его избе, а вдоль избы на кольях головы мёртвые насажены. Страшно Яре, да делать нечего. Вышел на порог колдун, спросил, чего ей нужно. Говорит ему Яра:
– Отдай мне голову мужа моего.
Расхохотался колдун и говорит:
– Бери, коли узнаешь.
Тут все головы на кольях начали голосить и вопить, чтобы Яра их выбрала и унесла. Чуть не оглохла Яра от их крика, чуть не сомлела от гама. Ничего не различает, все головы одинаковые, страшные, всклокоченные. Вдруг смотрит, на одной голове – красная лента повязана. Указывает она на неё и говорит:
– Вот моего мужа голова, отдай мне её.
Разозлился колдун, да уговор дороже денег. Снял он голову с кола и отдал Яре.
– Только в земле хоронить её не смей, как узнаю, так сожгу огнём всю твою деревню, – сказал он напоследок и ушёл в избу. А головы сразу все умолкли. Понесла Яра голову мужа в дом, положила на стол. Достала из-за печи флягу с водой, полила на голову. Открыла голова глаза мёртвые и заговорила глухо, как из-под земли:
– Брось ты меня в котёл да свари. Кожу скорми собаке, глаза брось в ручей, волосы закопай под яблоней, а кости носи собой в мешочке, да никому не показывай. Как всё сделаешь, потом узнаешь, что будет.
Сделала Яра всё, как он просил. Кожу собаке бросила, глаза в ручей отнесла, волосы под яблоней закопала, а кости зашила в мешок да носила на поясе. Год прошёл так, только мешок с каждым днём всё больше делался, всё тяжелее его носить было, стала Яра его на плечи закидывать, однажды работала она в поле, а мешок возьми и лопни. И выскочил из мешка мальчик, ладный, красивый, поклонился Яре в ноги и говорит:
– Здравствуй, маменька.
Поклонилась ему и Яра, назвала мальчика Неждан, а настоящего имени ему не дала. Рос он не по дням, а по часам. То, что для одного месяц, для него – три года. А соседи стали шептаться, что это ведьмовской ребёнок, которого Яра у колдуна выпросила вместо мужа. Так пришли осенью к Яре да и говорят:
– По жребию твой сын пусть к колдуну отправляется, ничего, что он весной народился, на вид ему уж десятый год. А ежели добром не отдашь, так неволей утащим.
Стала Яра белее белого, думала, хоть обманом, хоть смертью, а не пустит сына к колдуну, но сын сам вышел на середину и говорит:
– Пойду я, люди добрые, не берите греха на душу, не невольте меня.
Стал он собираться, набрал воды из ручья в кувшин, свистнул собаку свою, сорвал с яблони яблоко, простился с матерью и пошёл к колдуну.
Встретил его колдун на пороге избы с кривым ножом в руке.
– Подожди, – говорит мальчик. – Прежде, чем убить меня, испей воды холодной и яблоко съешь с моего сада. Твой дом теперь моим будет, я тебе как гость обязан.
Захохотал колдун:
– Чай, отравить меня хочешь, дурак? Не берёт меня яд!
Выпил из кувшина воды, яблоком закусил и заносит нож над мальчишкой. Раз ударил, другой – отскакивает нож, как будто по кости бьёт. Разозлился колдун, и давай чары творить:
– Плоть на плоть, кровь на кровь, самое себя пожри, самое себя истреби.
Тут взвыла собака, прыгнула и вцепилась колдуну в горло, так что насилу он отбился.
– Отчего, – кричит, – собака твоя на меня напала, а сам ты стоишь, как стоял, моей ворожбе не поддаёшься?
– Оттого, – отвечает мальчик, – что и ты плоть моего отца ел, и собака плоть моего отца ела. У меня же плоти и вовсе нет, и потому нет у тебя надо мной власти.
Закричал колдун страшно:
– А! Вот зачем мать твоя голову мужа просила! Ну, держись же!
– Нет, – говорит мальчик, – теперь моя очередь.
И тоже давай слова колдовские говорить:
– Вы глаза мои, глаза, те, что унесла вода, загляните вы в нутро чёрное, покажите мне его сердце.
Схватился колдун за грудь, завыл:
– Обманула меня твоя мать, грязная девка, в земле не похоронила, так воде отдала!
А мальчик знай себе продолжает слова заветные говорить:
– Оплетите вы, волосы, чёрное сердце да вырвите из груди!
Закричал колдун, захрипел, забился. Головы на кольях глаза да рты открыли. Раскрылась грудь колдуна, белые рёбра обнажились да красное мясо показалось, и выскочило из его груди сердце, русым локоном плотно обвитое. Наступил на него мальчик ногой да втоптал его в землю. А как только он это сделал, так расшаталась, раскатилась по бревну изба колдунская, колья на землю упали, сорвались все головы с кольев да покатились к колдуну и давай его есть, зубами рвать. Пока кости дочиста не обглодали, не остановились. Похоронил тогда мальчик все головы во сырой земле, кресты поставил, имена написал, да не ошибся ни разу, как кого звали в миру. Обглоданные кости колдуна собрал он в мешок да унёс в лес, волкам, барсукам на поживу. С тех пор колдуны да дивы ту деревню стороной обходили, ни засуха её не тревожила, ни мор не брал. А мальчика с собакой больше никто никогда не видел. Тут и сказке конец.
.

Вопрос: Сказать автору спасибо?

1. Да!		17	(100%)
Всего:		17

@темы: Россия, Джен, Гет, Драббл, Сказка фольклорная, R, Ориджинал

---

[Тедди-Ло]

Название: Принцесса, которая жила в подвале
Размер: миди, примерно 4010 слов
Краткое содержание: Жила-была одна принцесса. Главное её отличие от других принцесс состояло в том, что она жила не в замке, не во дворце и даже не в башне, а в подвале.

Посвящается Мари.

Жила-была одна принцесса. Главное её отличие от других принцесс состояло в том, что она жила не в замке, не во дворце и даже не в башне, а в подвале. Королева-мать неоднократно умоляла её перебраться в коридор или хотя бы в холл, но принцесса коротко и твёрдо всякий раз отвечала: «Мне и тут не дует». Этим всё и заканчивалось.

На самом деле в подвале у принцессы было не так уж и плохо. Подвал-то был, как-никак, королевский — стены его были отделаны белым и розовым мрамором, полы — устланы красивейшими восточными коврами, а в дальнем углу устроен маленький бассейн, в котором плавали золотые рыбки. Вдоль стен стояли стеллажи красного дерева, полные самых разных книг; музыкальные инструменты, среди которых имелась и барабанная установка; а под самым потолком – крошечное окошко, куда проникали свежий воздух и солнечный свет.
Крыс, разумеется, в этом подвале никто и никогда не видал, благодаря принцессиной белой глухой кошке, жившей вместе с ней. Не трогала кошка одну только белую королевскую крысу, которая ещё до рождения принцессы спасла всё королевство, до смерти напугав злую ведьму, которая уже начинала читать своё страшное проклятье. Крыса жила тут же, в подвале в королевской норке. И ещё у самого окна на золочёной жёрдочке жила с принцессой белая королевская сойка. Если принцессе становилось грустно одной (что случалось не так уж часто), то она посылала сойку с приглашением к одной из своих подруг-фрейлин или подруг-принцесс. А ещё сойка приносила принцессе последние новости. К несчастью, сойку интересовали только дела, касающиеся окрестных принцесс, так что наша принцесса в точности знала, кто из её подруг куда съездил, кто занял какое место в конкурсе красоты или премудрости и сколько раз кого звали замуж.
Когда принцессе стукнуло восемнадцать, она стала чаще получать записки от королевы-матери, в которых говорилось примерно одно и то же: «Наша королевская дочь, в твои годы уже совестно быть незамужней. Когда же ты осчастливишь королевство браком? Только изъяви согласие, и моё королевское величество тут же подберёт тебе подходящую партию. Целую, мама».
После этих записок принцесса на целый час усаживалась за барабанную установку и колотила палочками по барабанам так, что глухая принцессина кошка забивалась в дальний угол подвала, а глашатаи королевства оповещали население о землетрясении.
А тут ещё сойка повадилась носить одни и те же новости, да ещё и комментариями их сдабривала:
– Сегодня вышла замуж принцесса на горошине! А она, между прочим, двумя годами моложе тебя!.. На будущей неделе свадьба принцессы-пастушки, её руки сто три принца добивались. А ты всё тут сидишь, по балам не ездишь, в королевских забавах не участвуешь, тебя принцы и в лицо-то не знают...
Терпела принцесса, терпела, а потом пообещала сойку обратно в подвал не пускать, если та ещё раз с такими новостями ей на уши сядет. Хоть сойка и перестала принцессу новостями про чужие свадьбы доставать, но что-то такое засело у принцессы в голове, потому что однажды ночью ей приснился странный-престранный сон.
Снилось ей, будто стоит она на перекрёстке трёх дорог. И на всех трёх указателях написано, что ведут дороги эти прямиком к счастью. Подумала принцесса, подумала, да и пошла по правой дороге. Только сделала она один шаг, как в ноги ей вцепилось что-то тяжёлое и не отпускает. Смотрит принцесса, а на ногах у неё висит какая-то крошечная уродливая бабка – косматая, немытая, горбатая – крепко-крепко принцессины ноги держит, шагу ступить не даёт. Спрашивает её принцесса:
– Ты кто, бабушка и зачем мне идти не даёшь?
– Я, – говорит бабка, – Старуха-боюха, сто лет на этой дороге сижу, путников от беды отвожу, от великой опасности охраняю. Не ходи ты по этой дороге, пропадёшь ни за грош. Те, кто по этой дороге ходят, назад не воротятся.
– А что ж это за дорога, бабушка?
– Эта дорога называется «Странствие».
Послушалась принцесса старуху-боюху и вернулась на распутье. В этот раз решила она пойти по средней дороге. Только сделала два шага, как чувствует – на руки ей что-то тяжёлое опустилось, да так, что и шагу не ступить под этим грузом. Глядь, а это другая старуха, косматая, толстая, глаза мутные из-под тяжёлых век глядят; на руках принцессиных повисла и не отпускает.
– Ты кто, бабушка, и почему мне идти не даёшь? – спрашивает принцесса.
– Я – Старуха-ленюха, – отвечает бабка, – на этой дороге тысячу лет сижу, путников сторожу от великой опасности сберегаю, от горького горя спасаю. Не нужно тебе по этой дороге ходить – завистников да болтунов кормить. От добра не ищут добра, ты и так уже достаточно по этой дороге прошла.
– А что ж это за дорога, бабушка?
– Это дорога под названием «Признание».
Принцесса подумала, подумала, оглянулась – и впрямь, довольно прошла. Посмотрела вперёд – дорога в гору поднимается круто, да ещё и колючками всякими позаросла. Послушалась принцесса старуху и не пошла дальше, вернулась на распутье.
Осталась последняя дорога, по которой принцесса ещё не пробовала идти. Просыпаться ей было рано, так что решила она и эту дорогу опробовать. Только сделала она три шага, как чувствует – кто-то скакнул к ней на грудь, да вцепился в шею и повис мельничным жерновом — такой тяжёлый, что идти дальше никак не получается.
Смотрит принцесса, а у неё на шее ещё одна старушонка болтается – малюсенькая, меньше первых двух, сморщенная так, что и глазок за морщинами не видно, а на спине у неё вроде как мешок большой, больше старушонки, а мешке вроде всё ворочается кто-то.
– Ты кто, бабушка и почему мне идти не даёшь? – спрашивает принцесса.
– Я, – говорит бабка, – Старуха-вруха, а в мешке внучка моя – Недоверка. Мы уже три тысячи лет на этой дороге сидим да людей от неё отваживаем. Плохая это дорога, на ней всякого страдания ждут тяжкие да погибель неминучая.
– А что это за дорога, бабушка?
– Любовью эта дорога называется, только ты по ней не ходи, ножки наколешь, руки порежешь и сердце разобьёшь.
Послушалась принцесса старухи-врухи и не пошла по дороге дальше – вернулась назад, к перепутью. Тут-то она и проснулась.

«Ну и сон», – подумала принцесса, огляделась по сторонам и поняла, как же ей тут всё надоело: и чудесные мраморные стены, и золотые рыбки в бассейне, и даже любимые книги и барабанная установка.
– Всё! – решительно сказала принцесса. – Хватит мне тут сидеть! Сегодня же ухожу путешествовать по миру!
Сказано-сделано. Ну, а чтобы королева-мать не приладила к ней целый полк фрейлин, поваров, охранников, фуражиров и прочей дворни, решила принцесса в путь отправиться тайком. Наделала себе бутербродов с бананами, набрала сухой овсянки в пакетиках, захватила бутылку клубничного йогурта, переоделась в королевские джинсы и королевскую футболку, кликнула с собой крысу, кошку и сойку и вышла из подвала. Крысу она посадила себе на плечо, кошку спрятала в рюкзачок, ну, а сойка сама рядом полетела. Вышли они из подвала в холл, из холла на крыльцо, с крыльца в сад, а из сада к дворцовым воротам подошли. И вот странно – утро ещё раннее, всюду птицы поют, за дворцовыми воротами дорога, солнцем залитая, так и манит, а принцессу такой страх вдруг взял, что она встала столбом перед воротами и ни шагу не может заставить себя ступить. И чего боится – понять не может, и чего делать – не знает. Так бы и стояла принцесса у ворот, да на замок оглядывалась, а то, может и вернулась бы назад, да только вдруг пищит ей на ухо старая белая крыса:
– И-и-и, чую, Старуха-боюха к тебе прицепилась. Ну, да ничего, я с ней давно знакома и знаю, как с ней договориться. Ты, принцесса, запевай чего-нибудь дорожное.
– Петь я как-то не очень люблю, – говорит принцесса. – Лучше плейером обойдусь.
Принцесса вставила себе в уши наушники и к середине припева «Breaking the habits» была уже далеко от дворцовых ворот.
Долго ли, коротко ли она шла с крысой и кошкой (и сойкой, рядом летящей), а только половины бутылки с клубничным йогуртом как не бывало. Кругом красота необычайная – край-то у принцессы живописный был: леса густые, зелёные, луга разнотравные, цветами усыпанные, горы высокие, реки хрустальные.
«Надо же, – думала принцесса. – А я-то считала, прекраснее дворцового сада ничего в мире нет. Правильно я из подвала ушла».
И вот подошла принцесса к высокой скале, которая стеной тянулась до самого горизонта и влево и вправо. А к скале приставлено много-много самых разных лесенок и лестниц. Да таких красивых, что смотреть без того, чтоб дыхание не занялось, – невозможно. У каждой лестницы стоял человек и споро прилаживал новые ступеньки. Некоторые лестницы уже были такими высокими, что терялись в облаках, а люди, которые их делали, на скальных лугах жили, а всё не переставали лестницы свои выше и выше строить.
В деревне, что при лестничных дел мастерах стояла, приняли принцессу ласково, пустили переночевать, накормили и напоили её саму, и зверьё её.
А на другой день подошла принцесса поближе: посмотреть, как лестницы делают. У кого работа шла легко да весело, а у кого тяжело, шатко да валко. Один рыцарь в бейсболке, к которому принцесса ближе всех стояла, всё не мог следующую ступеньку приладить к своей лестнице – лестница сразу завалиться вбок норовила. Красивая она у него была, в узорах разных, да только кособокая, как чёрт. Пыхтел рыцарь над ступенькой, пыхтел и никак у него ничего не выходила. Принцесса не выдержала, подошла к нему и говорит:
– Разбирай-ка ты свою лестницу, рыцарь – она чем дальше, тем хуже стоять будет. Если хочешь, я тебе подскажу, как её ровной сделать.
– Ты-то в этом что понимаешь? – огрызнулся рыцарь, красный и взмокший от тщетных усилий. – Я, между прочим, прежде, чем её строить, полгода на специальные курсы по лестничному делу ходил. А тебя в нашей деревне вообще впервые вижу...
Принцесса уже хотела пожать плечами и отойти, но рыцарь её остановил:
– Ладно-ладно, прости, – говорит. – Я с этой лестницей уже тут просто... заработался. Помоги, раз знаешь как. Хуже-то не будет, наверное.
И научила принцесса рыцаря пользоваться уровнем и линейкой и как перед постройкой расчёты делать. Старую лестницу они разобрали, давай новую делать. Тут у рыцаря работа и пошла как по маслу.
– А зачем вы все хотите на эту скалу залезть? – спрашивает принцесса.
– Как зачем? – удивляется рыцарь. – За счастьем, конечно. Там, на вершине скалы, говорят, счастье ждёт. Сама-то тут как оказалась, раз не знаешь?
Подумала принцесса: «И правда, за чем же ещё ходить, как не за счастьем? Попробую-ка и я лестницу собрать».
– Пожалуй, – говорит, – пойду и я за счастьем, раз такое дело. Только из чего бы мне лестницу построить?
– Да хоть из чего, – говорит рыцарь, утирая пот. – Что есть, из того и строй. Я вот из деревяшек строю, а там вон кто-то умудряется из шёлка лестницу прясть. Говорят, даже из стекла где-то есть.
Задумалась принцесса, из чего ж ей лестницу строить, а кошка с сойкой ей и говорят:
– Ты, ваше высочество, плети лестницу из ивовых прутиков, мы тебе сейчас из соседней рощи натаскаем, сколько нужно будет.
Обрадовалась принцесса, устроилась неподалёку от рыцаря и давай свою лестницу плести. Так за весёлыми разговорами работа у них и заспорилась. К полудню оба они были уже высоко-высоко на первом скалистом лугу. Там они решили отдохнуть и пообедать. Принцесса поделилась с рыцарем своими банановыми бутербродами, а рыцарь с принцессой – сардельками. Сидят они, едят и смотрят на долину, которая перед ними как на ладони. А луг, где они сидели, тоже ничего себе оказался, красивый, гостеприимный – со звонким весёлым ручьём и мягкой, как перина, травой, да ещё и фруктовые деревья в глубине луга, у скалы росли. Мышка с кошкой сразу бегать по лугу принялись, а сойка полетела к деревьям и там устроилась.
«Да тут жить можно», – подумала принцесса и улеглась на траву. И рыцарь рядом улёгся. И валялись они на травке до самого вечера. Ну а вечером вроде как и работать поздно. Остались ночевать на лугу – ночи тёплые стояли, ясные. Утром проснулись тоже не рано, овсянкой принцессиной позавтракали, водой из ручья запили да груш с деревьев нарвали. И опять на травку легли.
– Надо бы дальше лестницу делать, – говорит рыцарь.
– Да мы и так уже высоко забрались, – отвечает принцесса сонно. – Куда выше-то? Зачем? И тут хорошо, очень похоже на счастье.
– Так ведь до верха вон сколько ещё осталось, счастье там должно быть, на самом верху, – возражает рыцарь. Да только в голосе его неуверенность слышится.
Тут белая королевская кошка прыг принцессе на грудь и мурлычет:
– Ваше высочество, чую я, Старуха-ленюха вас одолела. Я с ней хорошо знакома, знаю, как с ней справиться. Вы пока с рыцарем встаньте да поиграйте в прятки или в догонялки.
Послушались рыцарь и принцесса кошку, вскочили с травы и давай в салки-догонялки играть. И пяти минут не побегали, не запыхались даже, как чувствуют – вся их лень куда-то испарилась. Взялись они опять за дело, за лестницы свои, и к вечеру уже были на самой вершине скалы. А вершина та оказалась не пиком, а горным плато — широким, до самого горизонта. А рядом со скальным обрывом, откуда они выбрались, притулился крохотный домик с садиком. Хорошенький, опрятный. Уже темнеть начинало, так что решили они попросить ночлега у хозяев домика. Постучали, дверь сама собой и открылась, а в домике – никого. Вошли они в домик, а там светло, тепло, чисто – электричество, отопление, водопровод, да в придачу холодильник, полный их любимой еды – как будто их ждал кто-то. Наелись, напились рыцарь с принцессой. Принцесса целый час в ванной отмокала, рыцарь свой меч полировал. А потом и спать повалились.
Утром встали, завтрак сообразили, цветы в доме полили. Вроде бы пора дальше идти, да не хочется домик гостеприимный бросать.
– Может, это и есть счастье? – говорит рыцарь. – Выходи за меня замуж, я тебя любить буду до самой смерти.
– Ну не знаю, – говорит принцесса, – как-то я себе это иначе представляла...
Рыцарь насупился, а принцесса и не знала, как его утешить. Не то чтобы он ей не нравился – он был весьма милым рыцарем, пока они строили лестницы, то успели неплохо друг друга узнать, например, что музыкальные пристрастия у них почти полностью совпадали, а ведь это уже немало!
Короче говоря, решили они пока пожить в домике вместе, попробовать, что из этого выйдет. Вдруг и правда – счастье? И стали они хозяйство вести: по очереди готовили и прибирали в доме, занимались огородом и рыбачили в горном озере. Вечерами они сидели вместе на крыльце, смотрели на закат, болтали о приятной ерунде, и было им хорошо и спокойно. Рыцарь научил принцессу фехтовать и стрелять из лука, принцесса научила рыцаря играть на барабане и читать научную фантастику. А какое-то время спустя начал снится принцессе странный-престранный сон. И повторялся он каждую ночь.
Снилось ей, будто встаёт она посреди ночи с кровати, выходит из дому и идёт всё дальше и дальше, мимо сада-огорода, мимо озера, мимо рощи, через арку синих камней спускается с плато в долину, да по длинной дороге приходит к высокому замку.
Никто этот замок не охраняет, ворота его открыты, и во дворе пусто и в целом замке никого нет. Только чувствует принцесса, что спрятаны в этом замке её счастье и её судьба. И сидят они глубоко в подземелье замковом и выбраться сами никак не могут. А сама принцесса как только подходит к тяжёлой дубовой двери, за которой её счастье ждёт, так и просыпается. Измучил принцессу этот сон, а рыцарю она про него не рассказывала, сама не знала, почему. Стала принцесса сама не своя, даже почти не замечала, что и рыцарь изменился, стал подолгу на рыбалке задерживаться. А если принцесса сама на рыбалке была, то часто возвращалась в пустой дом, куда рыцарь приходил далеко за полночь. На редкие рассеянные вопросы принцессы рыцарь краснел и говорил разное: то что на светляков засмотрелся, то что ногу поранил, то что рыбу долго вываживал. А когда сам спрашивал, что принцессу гложет, она ему уверенно врала, что просто соскучилась по маме и барабанам, или будто переживает, что кошке тут скучно, крысе грустно, а сойке тоскливо.
И начала принцесса сама с рыбалки задерживаться, а то из дому уходить до ночи. Шла она мимо озера, к синим камням, как во сне, и подолгу сидела там, глядя на долину, по которой вилась длинная дорога, и всё думала, кто же там сидит в высоком пустом замке за дубовой дверью. Наверное, сидит там какой-то принц или другой рыцарь. Потому что её рыцарь, конечно, милый, только какое же он счастье, если даже не рассказывает ей о том, где вечерами пропадает? Небось, лазает тайком в деревню лестничных дел мастеров, симпатичным девчонкам помогает лестницы делать и глазки попутно строит. Так думала принцесса, и от этого всё сильнее тянуло её пойти на поиски того самого замка. Только всё не решалась она никак поговорить с рыцарем на этот счёт. Но однажды за завтраком рыцарь ей и говорит:
– А чего это ты вчера так поздно домой вернулась?
– Не знаю, заблудилась, – отвечает принцесса. – А ты-то сам где вечерами пропадаешь?
– Да так, – говорит рыцарь и замолкает.
Вот сидят они, молча завтракают, а настроение у принцессы портится и портится. Уже и забыла она, что уходить от рыцаря собиралась, – горькая ревность ею овладела. Не может же человек просто так врать о том, где вечерами ходит? Рыцарь напротив сидит, овсянку жуёт, и сам тоже мрачнее тучи, небось, о том же самом думает.
Тут вдруг королевская белая сойка слетает к ним и садится прямо на чайник, да и говорит:
– А ведь к вам Старуха-вруха прицепилась, верно вам говорю. И внучка её Недоверка уже так выросла, что скоро домик по брёвнышку развалит.
– А что же нам делать? – спрашивают хором рыцарь и принцесса. Сойка им и отвечает:
– Уж эту старуху я хорошенько знаю, и вам с ней сладить помогу. А чтобы от неё избавиться, нужно вам дать друг другу обещание любое, да главное, чтобы это обещание сдержать. Как обещание исполнится, так Недоверка и станет снова крошечной. Да только обещание серьёзное должно быть, потому что Недоверка уже такая толстая, что её одним выполненным обещанием вовремя дома быть или посуду вымыть не проймёшь. А чтобы Старуху прогнать, нужно что-то правдиво рассказать, чего вы до сей поры скрывали друг от друга.
Посмотрели друг на друга рыцарь с принцессой и покраснели. Да делать нечего. Говорит принцесса первая:
– Обещаю тебе, что ровно через год буду ждать тебя на этом самом месте, и если мы оба будем ещё свободны, а ты будешь не против, то стану твоей женой и до конца жизни тебя не покину.
Говорит рыцарь:
– Тогда и я обещаю, что буду тебя тут ждать через год, и если будем мы свободны, а ты будешь не против, то стану твоим мужем и буду тебя любить до самой своей смерти.
И не то чтобы им легче стало, но как-то они приободрились. Тут принц и говорит:
– Теперь слушай, что я от тебя скрывал. Ходил я каждый вечер на тот конец плато, к арке из красных камней и смотрел на дорогу. А делал я это потому, что мне снилось, будто...
– В высоком замке ждёт тебя твоя судьба? – перебивает его принцесса.
– Ну да, – говорит рыцарь удивлённо, – правда, не совсем в замке, а на рыцарском турнире, но, в общем, ход мыслей верный.
– И мне, – говорит принцесса, – то же самое снилось. В смысле, что ждёт меня моя судьба за дубовой дверью в высоком замке... И я ходила к синим камням, что за озером стоят.
– Ну, – говорит рыцарь, – значит, нужно нам сейчас разойтись, за год-то мы каждый своё отыщем. Только ты обязательно возвращайся, даже если за дверями тебя ждёт принц-красавец. С ним приходи, познакомишь.
– А ты, – говорит принцесса, – тоже возвращайся, даже если на том турнире тебя будет ждать самая прекрасная дева в мире.
Тут уже им гораздо легче стало, как будто камень с души свалился. Попрощались они друг с другом слёзно, решили было никуда не ходить, да вспомнили каждый о своём сне – и пошли в разные стороны от домика, который им родным стал.
Ну, а с принцессой, конечно, отправились крыса, кошка и сойка. Прошла принцесса мимо озера, по тропинке вышла к знакомым синим камням, которые стояли аркой, и наконец-то пошла по той дороге, на которую только и смотрела все эти недели. Долго ли, коротко ли, только по дороге ни одной живой души принцесса не встретила: ни мышь дорогу не перебежала, ни птица по небу не пролетела, ни человек по дороге не прошёл. Дошла принцесса до того самого высокого замка. Шпили его башен в небо впиваются, а ни на воротах никаких знамён не видно. Забилось её сердце сильно-сильно, так она заволновалась. Только хотела сделать шаг за ворота незапертые, как крыса и кошка выпрыгнули у неё из рюкзачка, а сойка назад отлетела.
– Прости нас, ваше высочество, только мы в этот замок зайти не можем, придётся тебе одной идти.
Стало принцессе немного не по себе, но делать нечего – не для того она столько прошла, чтобы теперь отступать. Простилась она с крысой, кошкой и сойкой, попросила её ждать тут не дольше, чем три дня, а потом идти домой и рыцаря там дожидаться.
Вошла она на двор, огляделась – никого нет, как во сне. И направилась принцесса через двор к главным воротам замка. Те тоже распахнуты были. Вошла принцесса в залы. Всюду пусто, только ни пыли, ни паутины нет – как будто замерло в замке одно-единственное мгновение, и всё длится и длится.
Долго бродила принцесса по пустынным залам и переходам замка, но не встретила ни души, не нашла ни пылинки. И вход в подземелье тоже не нашла. Забрела она в ту часть замка, где обычно слуги живут, и видит: сидит на сундуке древняя старуха. Седые волосы её до самого пола свисают, сама она босиком, в одной холщовой рубашке сидит да плетёт что-то из разноцветных ниток.
– Здравствуй, бабушка, – вежливо говорит принцесса, – а что это ты тут одна делаешь? Почему осталась? Куда все люди из этого замка делись?
Долго молчала старуха, прежде чем ответить. Потом веки тяжёлые подняла, посмотрела на принцессу взглядом пронизывающим, до самого сердца пробирающим, и говорит:
– Что ты, милая, – а голос сухой у неё, тихий, как песчаный шорох, – люди в этих краях отродясь не жили. А что я делаю? – так приданое тебе тку покамест.
Удивилась принцесса ужасно, но виду не подала. Присмотрелась, а нитки в руках у старухи разные – одни длинные да яркие, другие короткие, как огрызки, серенькие, невзрачные, меж собой одинаковые. Вплетает их старуха в длинное полотенце. Полотенце хоть и разных по цвету ниток, а сплошь белое выходит.
– А почему, бабушка, у тебя пряжа такая странная? – спрашивает принцесса.
– Уж какую ты мне даёшь, такая и есть, – отвечает старуха голосом своим шуршащим. – Ежели какой день полный, да яркий – он за иные месяцы идёт, а если уж день из тех, что ты в подвале провела, так те короткие, негодные, сотня за десяток идёт. Да уж вплетаю и их, коли ничего другого нет. А ведь чем полотенце длиннее, тем свадьба твоя дальше откладывается.
– С кем же свадьба-то, бабушка? – спрашивает принцесса, а сама чувствует: отчего-то так страшно ей становится, что все тело холодеет.
– Да уж с тем, с кем каждый при рождении венчается, – говорит ей старуха. – Со смертью своей.
Побледнела принцесса от этих слов, хоть и была не робкого десятка. Отступила она на несколько шагов от старухи.
– Так вот почему мне этот сон снился! – говорит принцесса тихо. И тут понимает, как же ей сейчас умирать-то не хочется, и какая же она дура была, что от рыцаря своего ушла, да и ему уйти позволила. Так ей стало тоскливо и досадно – хоть плачь. «Неужели и всё?» – думает принцесса, – «Всё моё счастье и судьба в этой... свадьбе? Ну, не может этого быть!» Но тут старуха ей и говорит:
– Нет, не за тем ты сюда пришла, чтобы свадьбу свою отпраздновать. Не пришло ещё твоё время, вон сколько у меня ещё мотков пряжи, которые ты мне не отрезала да не отдала.
И головой кивает в угол, а там гора мотков пряжи лежит. Пряжа бесцветная, как будто стекло тонкое в клубки смотали. А старуха продолжает:
– Пришла ты сюда, чтобы счастье своё найти. Ну, так иди, я тебя не удерживаю, – и махнула рукой в другой угол комнаты. Смотрит принцесса, а там дверь видна приоткрытая, а за дверью – ступеньки. Перевела принцесса дух, ещё раз оглянулась вокруг, посмотрела на старуху с пряжей, пошла да и открыла дверь в подземелье.
Долго спускалась она по длинной каменной лестнице. Факелов на стенах там не было, но принцесса видела, куда ступает, потому что на ступеньках росла какая-то светящаяся плесень. Очень боялась принцесса упасть на скользких ступенях и кости себе переломать, так что шла она очень медленно и осторожно. Но, пусть и показалась лестница бесконечной, добралась принцесса до самого низа подземелья. И оказалась принцесса перед той самой дубовой дверью, которую она во сне видела. Взялась она за ручку медную, тусклую, а сама только и слышит, как в висках сердце грохочет. Потянула принцесса дверь на себя, а за дверью... За дверью, видит, – её собственный подвал, из которого она давно ушла: те же стены розового мрамора, тот же бассейн с рыбками, те же книги, окошко и даже те же самые барабаны. А за барабанами сидит вторая принцесса. И выглядят они обе точь-в-точь одинаково, не отличить.
– Ты, что ли, меня спасти пришла? – недоверчиво спрашивает вторая принцесса (а голос у неё знакомый – совсем как у нашей принцессы). – Не может быть, за мной рыцарь или принц должен придти!
– Ну, извините, – говорит принцесса. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих! Не нравится, сиди тут дальше. Я, может, тоже думала, что тут прекрасный принц или отважный рыцарь в плену томятся. Счастье, короче! А тут только ты! То есть я!
– Нет-нет, – быстро говорит вторая принцесса, – скорее, пойдём отсюда.
Взялись они за руки и пошли прочь из подземелья, мимо жуткой старухи, вон из замка.
– Ну что, какие у нас планы? – спрашивает вторая принцесса.
– Я, например, собираюсь вернуться в свой любимый домик на вершине скалы и ждать там возвращения своего рыцаря, потому что я пообещала, – говорит принцесса. – А ты как хочешь.
Тут подбегают к принцессам кошка и крыса, и сойка подлетает:
– Смотрите, смотрите! – кричат. – Так мы и знали, что принцесса не зря всё это затеяла – вот, пожалуйста, себя нашла!
И хорошо, что нашла, потому что какой разговор может быть о счастье, пока ты сам себя не нашёл?

Вопрос: Сказать автору спасибо?

1. Да!		26	(100%)
Всего:		26

@темы: Россия, Джен, Гет, Европа, Сказка литературная, Миди, Ориджинал, G

---

Оффтоп.

[{катя}]

Уважаемые участники сообщества!

Может среди вас найдется сказочник для детей?
Хочу подарить своим племяшкам сказку на новый год, в которой главные герои они сами - 2-х летняя Вика (собственно, сказка будет в основном для нее) и ее братика Данилы - 6 мес.

Предложения и пожелания в личку, пожалуйста.

@темы: Писатели-сказочники

---

Подборка анимаций: Зимняя сказка

[adike]

+2 больших и 8 маленьких анимаций

@темы: Сказочные сюжеты, Гифка

---

Подборка артов: Зимняя сказка

[adike]

+23

@темы: Арт, Сказочные герои, Сказочные сюжеты

---

[Тедди-Ло]

Название: Сказка про женитьбу и способы её избежать
Размер: 1290 слов

Жил да был один принц. И давно уже пришла пора ему женится, а он всё сидел в замке, читал книжки, играл во флеш-приложения в королевских социальных сетях, охотился с друзьями на королевских угодьях, ходил по клубам, а о жене и не подумывал. Много раз устраивал король балы, чтобы принц присмотрел себе там невесту по душе, но принцу было не до того — на балах он сам играл в оркестре первой флейтой, а танцевать и вовсе не умел.
Тогда король отбросил в сторону свои невинные отцовские хитрости и однажды прямо и заявил наследнику: мол, мы, король, своей королевской волей повелеваем тебе жениться и настрогать наследников престола и по совместительству королевских внучат.
Принц в свою очередь горячо не хотел ни жён, ни детей. Ну что за глупость жениться, потому что так надо. Сидеть за столом с одной из жеманных дурочек — принцесс соседних королевств. Ещё и сопливые дети. Ну нет, лучше продолжать вести приятную и необременительную жизнь холостого принца. Но как же это отцу объяснить? Есть же сыновний принцевый долг! Тогда возьми он и брякни, что, я, мол, папа, не могу женится, потому как я — гей.
После такого заявления весь дворец пришёл в сильнейшее замешательство.
Отец-король, бросая короткие косые взгляды на единственного наследника, собрал великий совет. Совет заперся в тронном зале и долго шушукался. Потом из зала вышел самый младший советник, который вытянул короткую спичку, потупился и сказал принцу:
– Извините, ваше высочество, но вы должны быть отосланы из королевства, потому что для таких как вы существуют свои тусовки.
Так принцу собрали чемодан, посадили на автобус и отправили в местечко, где жила тусовка принцев-геев. Принц даже и опомнится не успел и «мама» сказать, как его уже высадили в сельской местности, в центре которой стоял огромный клуб со стеклянным потолком и зеркальными стенами. Там жили принцы-геи. Делать было нечего, и пошёл принц в клуб.
Там его встретили тепло, обнимашками и целовашками. Нарядили его в боа и шмотки в обтяжку в качестве обряда посвящения и потащили танцевать.
Жить с принцами-геями было весело — каждый день тусовки, дискотеки, охота, спортлото и футбол. Не жизнь, а малина. И принц окунулся в пучину этой жизни с головой.

Прошло три месяца. Мама-королева исправно слала принцу письма с лекциями о спиде и безопасном сексе и о том, что они с отцом усыновили лабрадора, который станет новым королём. Часто пыталась советоваться с принцем по поводу того, какую скатерть заказать в большой тронный зал. От этих писем принцу становилось почему-то очень невесело, и он уходил к другому принцу-гею, с которым особенно сдружился, они вместе слушали Мадонну и нюхали кокс, пока принц снова не становился весёлым и жизнерадостным.
И вот однажды друг принца пробежался пальчиками по его коленке и нежно сказал:
– Милый, мы с тобой уже долго дружим, а до сих пор ещё даже не целовались.
Принц поперхнулся "сексом на пляже" и вежливо ответил в том духе, что спасибо, мол, котик, но мне и так неплохо. Его друг отчего-то ужасно оскорбился и заявил, что если он его сейчас же не поцелует, то между ними всё кончено. Принц пожал плечами и ушёл к барной стойке.
Тут принцы-геи что-то заподозрили.
Утром, часов в четырнадцать, к принцу вошли официальные старейшины гей-общины и сказали:
– У нас для тебя плохие новости. Если ты не целуешься и не занимаешься сексом с другими мужчинами, ты не гей.
– Очень нужно, – пробормотал принц. – Не очень-то и хотелось.
– Вот и вали давай отсюда, натурал позорный, – сурово ответствовали старейшины. – Нельзя безнаказанно пить космополитен и отрываться под Мадонну, если ты не порешься в попку.
Принц от души послал их всех в область фаллопиевых труб, собрал вещи и уехал из клуба принцев-геев.
И стало ему грустно-грустно, он подумал, что теперь-то его непременно женят.

И вот когда он шёл очень грустный, пытаясь поймать очередную попутку в никуда, то споткнулся и упал в логово дракона. Дракон очень обрадовался, потому что крайне любил мясо, пропитанное лонг-дринками, но поскольку лонг-дринки преимущественно употребляли до стадии пропитывания только принцы-геи, а они принцесс спасать от дракона не рвались, то ел он такое мясо редко.
Но только дракон примерился захавать принца (который в принципе решил не сопротивляться и получать удовольствие), как ему в обе головы прилетело по туфле на каблуках. Дракон потерял сознание, а таинственный спаситель (в темноте логова принц не разглядел его) схватил принца за руку и потащил скорее на волю. На воле принц пришёл в себя и увидел, что его таинственный спаситель оказался очень миленькой принцессой.

Тем временем дракон в пещере тоже пришёл в себя, плюнул и решил отныне красть не принцесс, а принцев-геев, пропитанных коксом и лонг-дринками. И было ему счастье.

– Ну ладно, – мрачно сказал принц. – Шутки в сторону, ты меня прижала, окей, я согласен.
– На что ты согласен? – не менее мрачно спросила принцесса. – Даже не мечтай на мне жениться, в гробу я видела эти свадьбы. Меня папенька и маменька за это дракону и отдали, посиди, мол, без сети и светского общества в захолустье, посмотрим, как ты запоёшь.
– А чего ж ты от него сразу не сбежала? – изумился принц.
– Мампапе на зло, – сообщила принцесса. – Да и толку? Много разницы в том, где сидеть. Тем более, у дракона вай-фай нормальный. Был.
Короче, принц её уверил в том, что он никоим образом на её руку и сердце не покушается, несмотря на то, что принцесса самая обаятельная и привлекательная из всех, кого он видел. Но дело в том, что принц сам имел у графа Ануса в виду все свадьбы и женитьбы, потому что у него вообще охота, флейта и международный блог Слизеринский Принц 90210 на пять тысяч подписчиков.
Принцесса слушала его, слушала, а тут перебила и говорит, что знает этот блог, и она на него подписана и вообще просто «абажает» его фанфики по Гарри Поттеру, только она думала, что принц на самом деле девочка. А в блоге сама принцесса под ником Морган 3310 действует.
– А я наоборот думал, что ты мальчик, – признался принц. – Но вообще-то мне всё равно. Я и слешные фанфики пишу, потому что они популярны, а не потому что я гей.
И рассказал принцессе о своём печальном асексуальном опыте с принцами-геями.
– И что теперь думаешь делать? – спросила принцесса. Когда принц кончил рассказ, уже стемнело.
– А вот что, – сказал принц и потащил принцессу из леса в сторону своего королевства.

Прибыли они ко двору как раз в день всенародного праздника. Во дворце были гуляния, король и королева сидели на своих тронах, а между ними на месте принца сидел большой лабрадор в его короне.
Тут принц и принцесса вошли во дворец, а за ними все пять тысяч принцевых подписчиков с самодельными обрезами. Принц встал на стол и хорошо поставленным голосом объявил:
– Дорогие папа, мама и подданные. Я не гей, но жениться я не собираюсь, мне это не интересно, и человечество прекрасно обойдётся без моих генов, а королевство прекрасно перебьётся монархической демократией до поры до времени, чтобы не было всей этой фигни с королевским наследованием, а чтобы страной управлял избранник из числа народа. А если кто-то не согласен, мы с удовольствием устроим кровавый дворцовый переворот.
Пять тысяч подписчиков выразительно помолчали, и их обрезы тоже, а подданным и королю с королевой ничего не оставалось, как принять предложение принца.

Принцесса осталась жить с ним и ничуть не скучала, потому что вай-фай во дворце был ещё круче, чем у дракона.
Принц, избавленный от трона, с упоением предался флейте, охоте и блогу. И неплохо зарабатывал на первом и последнем.
Принцесса же в свою очередь кроме интернета занималась самодельными куклами и пошивом модных брюк всех размеров и тоже не бедствовала.
До самой старости они так и не встретили тех единственных и неповторимых людей, которые сделали бы их счастливыми, и поэтому они были счастливы просто так, сами по себе. И никогда не переживали по поводу того, в чём именно заключалось их счастье. Ведь что бы кто ни говорил, а счастливым быть не стыдно.

Вопрос: Сказать автору спасибо?

1. Да!		57	(100%)
Всего:		57

@темы: Джен, Гет, Сказочные герои, Мини, Ориджинал, Слэш, PG-13

---

Сказка: Коллекция

[полупроводник]

Название: Коллекция
Рейтинг: R
Категория: джен
Жанр: драма
Персонажи: Питер Пен, Динь-Динь, Лиза
Размер: мини, 1192 слова
Краткое содержание: Динь-Динь пропала, и Питер отправляется на её поиски
Примечание: автор любит кроссоверы

Динь-Динь пропала.
Питер искал везде: в Доме на дереве, в деревне индейцев, в лесу, в облаках и даже на пиратском корабле. Русалки пожимали плечами, Потерянные мальчики организовали спасательную экспедицию, а капитан Крюк победоносно сверкнул золотым зубом. Потом, правда, он пинками отправил свою команду рыскать по берегу и бережно осматривать каждый листочек, каждый камушек и каждую песчинку. Без феи Динь-Динь остров Нет-и-не-будет становился каким-то совсем не сказочным.
Конечно, в лесу жило ещё множество фей. Но ни одна бы не смогла заменить темпераментную, ревнивую и совершенно очаровательную спутницу Питера. И потом, Динь-Динь единственная тратила свою пыльцу на полёты для других, а это что-то, да значило.
День подошёл к концу, русалки ушли на глубину, смотреть сны, в которых у них были ноги, индейцы сошли с тропы войны и закурили трубку мира, а Потерянные мальчики уснули прямо в траве. Не спал только Питер, вечно молодой и очень обеспокоенный. В другой раз он бы давно уже махнул на всё рукой, как делал всегда, и стал бы ждать. Динь-динь часто обижалась, часто топала ножкой и сбивала одуванчики и часто уносилась в свою собственную страну Страшной Обиды. Она была маленькой, в ней никогда не умещалось двух чувств за раз, и потому фея всегда возвращалась, стоило только возмущению выпорхнуть из неё огненным мотыльком. Отходчивая Динь могла обижаться пару часов, пару дней, даже неделю – ведь силёнок-то у неё хватало для такой хрупкой барышни – но никогда она не исчезала из виду так внезапно и так беспричинно.
Питер допросил всех мальчишек, всех индейцев, всех пиратов и, с особым пристрастием, капитана Джеза Крюка, но все они клялись, что не сделали Динь ничего плохого. Да и потом, Питер нутром чувствовал что-то неладное. А он, как и любой другой ребёнок, привык доверять своему нутру – ведь оно каким-то чудесным образом угадывало часы обеда и ужина и предупреждало о крокодилах.
Когда Питер почти охрип, а Динь всё не отзывалась, его вдруг осенила догадка. Какой же он дурак! Как можно было сразу об этом не подумать? Динь-Динь наверняка вспомнила Венди и решила сделать Питеру и Потерянным мальчикам сюрприз. Или, наоборот, отомстить старой сопернице. Феи были удивительно непостоянны.
Но ничто не меняло простой истины: Динь в Лондоне, должно быть, потерялась в огромном человеческом мире, и нельзя терять ни секунды!
Питер махнул на прощание шляпой единственному неспящему человеку – капитану Джезу, у которого от тикания часов развилась бессонница – и нырнул в облака.
До Лондона путь не близкий. Особенно без привычного треньканья Динь под ухом.

***
У Лизы была величайшая в мире коллекция мести.
Конечно, никто в мире не догадывался о её существовании: ни вновь обретённая мама, ни Юрген, ни соседская канарейка, ни те девчонки, что дразнили её дылдой.
Куда уж Синей бороде до такого, всего какой-то десяток неугодных жён! Она мыслила по-крупному, в масштабах, которые и не снились Джеку Потрошителю.
Сотни альбомов, аккуратно сложенных в комнате, были полны трупов, пришпиленных булавками к мягкой подкладке. Её замечательная коллекция, от одного взгляда на которую становится тепло, а душа успокаивается, как море после шторма.
Сотни ещё чистых булавок, ждущих своего часа. Множество книг, по которым она училась правильному хранению, уходу и тому, как лучше управляться с сачком. Энциклопедии с изображением бабочек, стрекоз и жуков всех возможных размеров, расцветок и свойств. Баночка с колотым льдом. Клеёнка с расписными розами. Напильник, скальпель и плоскогубцы. И, конечно, клейкая лента.
Она родилась крошечной. Не просто маленькой, как все дети, а по-настоящему крошечной – всего в дюйм высотой. Мама купила её у колдуньи и растила, как цветок. Не то, чтобы это повлияло на её личность. Или, наоборот, очень уж повлияло.
Когда на маленькую девочку, наконец, свалилось её маленькое счастье, она вдруг стремительно начала расти. Через пару дней она стала ростом с обычную человеческую девушку и уже не могла выйти замуж за крота. К сожалению, и за короля фэйри она теперь никак не могла выйти.
Ей пришлось покинуть поле с цветочными домиками, этот тёплый и приветливый край, который ещё недавно был ей домом. Ей пришлось вернуть королевской чете отвалившиеся радужные крылья, которые уже не могли поднять её в воздух.
Ух, как она разозлилась! Наполнилась гневом быстрее, чем когда была крохотной, размером с мизинец.
Доктора в Копенгагене сказали, что это всё от нервов. Случается, девочки воображают себя великими валькириями, русалками или принцессами фей. Правильный уход и курс таблеток всё исправит. Главное, не упоминать при девочке маковых зёрен, ласточек, мышей и кротов. И всё наладится.
Лиза послушно принимала лекарства, но каждый вечер ругалась с кем-то в своей комнате. Кем-то невидимым или слишком маленьким для того, чтобы его увидели. Однажды она замолчала прямо на середине своей гневной тирады, молча вышла из спальни, белая, как полотно, и тщательно вымыла руки.
На следующий день она купила альбом, сачок и моровой порошок. Лиза проводила на лугу больше времени, чем дома, и альбомы копились в её комнате.
Она запрещала показывать их гостям. Мама ей не перечила – всё, как доктор прописал. Меньше стрессовых ситуаций, и всё обойдётся.
Хлопнула входная дверь, и девочка торопливо вбежала вверх по ступеням, скинув по дороге тапочки.
– Томмелиза! – позвала с кухни мама. – Томмелиза, детка, ужин готов!
Лиза скрежетнула зубами, проорала, что не голодна и обойдётся крекерами в комнате, и, наконец, заглянула в свёрнутый сачок.
Крошка-фея испуганно замерцала, и Лиза довольно осклабилась.
– Сегодня, милый, у тебя будет компания, – промурлыкала несостоявшаяся принцесса фей, и светлячки безумия мелькнули в её глазах.

Динь-Динь слишком сильно прихлопнуло – звенеть она больше не могла. Звонкий перелив колокольчиков сменился жалким хрипом, и Динь замолчала. Она верила, что Питер её найдёт.
Верила в это, когда противная человеческая девчонка, так похожая на Вэнди Дарлинг, накрыла её банкой. Верила, когда девчонка вынула из ящика стола ножницы и кусочек проволоки. Верила, когда её достали из банки и больно приложили о чёрный бархатный картон.
Когда в руках у девчонки сверкнуло острие булавки, Динь решила, что та вовсе не похожа на Вэнди Дарлинг. По сути, она тут же посчитала Вэнди милейшей девочкой на всём белом свете.
А потом пришёл Питер.

***
Питер жил с уверенностью, что настоящие герои приходят в последний момент, спасают ситуацию и получают лавры. Он обшарил весь Лондон, с катакомб под Темзой до шпилей Вестминстерского аббатства, но Динь не отзывалась. Тогда он полетел дальше, на юг, пока не увидел океан и золотистый след остывающей пыльцы его феи. Его фея. Теперь-то он сможет её отыскать.
Небесная дорога привела его в Копенгаген. Для него это был тот же Лондон, только без Вэнди, конечно, и без забавных огромных часов. Раскрытое окно Томмелизы он нашёл довольно быстро, хотя там уже давно и не пахло детьми.
Остывающий тёмный комочек, пришпиленный булавкой к альбомной странице, тихонько прозвенел в последний раз. Свет, ушедший из феи, одновременно потух и в глазах вечного мальчишки.
Томмелиза схватила ножницы, но не успела даже пикнуть. Питер задушил её собственной тенью. В конце концов, он был духом, а у духов в кармане всегда припрятана пара фокусов.
На листке, заменявшем Динь платье, застыла капелька крови. Если не присматриваться, её можно было принять за каплю смолы.
Никакая вера уже не смогла бы вернуть главарю Потерянных мальчиков его фею.
В тот день Питер перестал смеяться, потому что погиб его смех. В тот день мальчик, который никогда не должен был вырасти, повзрослел.
А в небесах над Копенгагеном, или над Лондоном, или над любым другим городом, замерцала вторая звезда, та самая, которая справа. И потом – вместе с индейцами, лагуной, тикающим крокодилом и даже капитаном Крюком – потухла навек.

@темы: Джен, Мини, R, Ориджинал

---

Хендмейд: Оле Лукойе

[Июлья]

Название: Оле Лукойе
Автор:  Июлья
Форма: ловец снов, хэндмейд
Пейринг/Персонажи: зонтики Оле
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 3 фотографии
Примечание/Предупреждения: ...и тогда Оле Лукойе открывает свой цветной зонтик...

@темы: Хэндмейд, Сказочные герои, G

---

Хендмейд: Принцесса Ослиная шкура

[Июлья]

Название: Принцесса Ослиная шкура
Автор:  Июлья
Форма: текстильная кукла
Пейринг/Персонажи: Принцесса
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: 5 фотографий

@темы: Хэндмейд, Сказочные герои, G

---

Хэндмейд: Не с того конца...

[Июлья]

Название: Не с того конца...
Автор:  Июлья
Форма: фигурка из соленого теста, хэндмейд
Пейринг/Персонажи: Слонёнок
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: 5 фотографий
Примечание/Предупреждения: По сказке Р.Киплинга "Сказка о любопытном Слонёнке". Главное - не перепутать...

@темы: Хэндмейд, Сказочные герои, R