Автор: viki-san
Фэндом: Народные сказки, предания, легенды
Пэйринг или персонажи: Кощей/Иванушка. И другие сказочные персонажи
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Драма, Фэнтези, Фантастика, PWP
Предупреждения: Кинк
Размер: Миди, 17 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Русича отдали Кощею в качестве дани. Но древний кудесник хочет от Иванушки не только верной службы...
читать дальшеЖаркая была битва. Кощей снял с головы шлем и в гневе плюнул на ненавистную русскую землю.
Удар палицы железной человека бы убил, но на то он и Кощей, смерть его не берёт. Почему эти русичи такие глупые?! Он же немногого просит. Подумаешь, два мешка пшеницы и золото. Золото русичам всё равно без надобности, и золотая дань лишь раз в год. Князь из града Киева поболее его дань тянет. Ну, князь зато не просит раз в три года красавиц девиц и красавцев юношей. А Кощею нужны люди, в конце концов! Армия, обслуга. Изменённые магией дольше обычных людей живут, сказали бы «спасибо» за то, что их сыновья и дочери и в шестьдесят на семнадцать выглядят, а служат, почитай, лет по триста. Вот сколько народу сегодня на ратном поле полегло – не сосчитать. Дураки.
Подскакал к нему Соловей с докладом, конь волшебный на дыбы встаёт, разбойник его еле держит.
– Много выживших?
– Есть, господин. А главное, поумнели людишки. Жертва тебя ждёт.
Юношу привязали к столбу за деревней. Только одного, но этот один троих стоит. Кольчуга и одежды в крови, – значит, прямо с поля приволокли. Взгляд пламенем ненависти пылает. Спешился Кощей, подошёл к столбу. Ни слова не сказал златовласому сыну земли русской, камень магический одним ударом в сердце вогнал. Человек даже закричать не успел, обвис в верёвках.
– Я взял тебя, теперь ты – умертвие, слуга мой верный. Если будешь мне верой и правдой служить, я заберу камень из твоего сердца, и ты сможешь умереть и в могиле лежать спокойно. Если нет, терпеть тебе вечно пытки, страдать от боли.
Более и не взглянул Кощей на мальчишку этого. Прибыл обратно во дворец дела свои тёмные творить. В одну ночь опыты важные в чаровой комнате занимали разум его, спал Кощей дурно. Это и защитило, еле успел от кинжала серебряного увернуться. Хоть Кощея, темника великого, это бы не убило, но удивление и злоба его немерены!
Кто посмел руку поднять на господина?!
Стоит у постели тот самый мальчишка, от боли корчится. Повелителя предал! А взгляд не пустой, как у всех умертвий. Осмысленный, ненавистью наполненный. Как и тогда, у столба.
– Ах ты, бесов сын! Ты хоть понимаешь, кого жизни лишить пытался?! Я повелитель твой до конца времён, великий темник Кощей! Бессмертный! Позабыл об этом?
– Ты мне не господин, я убью тебя, выродок, – зашатался мальчишка, на колени рухнул. Вот это сила духа! А ведь Кощей в дух этот никогда особо не верил.
– Имя своё помнишь?
– Иван я, конюха сын.
– Пошёл вон, – повёл Кощей рукою в воздухе, волю запечатывая; умертвие развернулся и ушёл к остальным в хладные подвалы.
И с той минуты потерял Кощей сон и покой. Неужто так бывает, чтобы волю человека ничто не сломало? Ни смерть, ни боль. Не бывает такого крепкого разума, такой сильной души.
Стал Кощей за Иваном наблюдать, в битвы и набеги его более не брал, ибо не был уверен, что раб в спину не ударит. Лишь один раз подошёл, чтобы к добыче своей внимательнее присмотреться. Волосы светлые, глаза как небо синие, фигура лепа. Любил Кощей таких мужчин, в его стране страсть эта под запретом не была. Подозвал слугу ближе.
– Как тебе в хладных комнатах, ты ведь чувствуешь всё? Ты ведь человек?
– Тело стынет, очень больно.
– Хочешь, обогрею тебя на ложе?
Исказилось лицо прекрасное от отвращения, сглотнул, смотрит зверем.
– А я всё равно обогрею. Ты моя игрушка, не чужая.
Вечером пришёл Иван к Кощею, не мог не прийти. Даже если бы обе ноги себе сломал. Доспехи сразу исчезли, стоило Иванушке в опочивальню войти. А вот одежды чёрные Кощей сохранил.
– Нравится тебе мой вид? – злыдень подготовился к встрече. Лежит на золотом покрывале, красуется, снова молодой, волосы чёрные разметались, глаза зелёные сверкают силою магической.
– Говаривал мой батька, если в крынку мёду помёт птичий залить, никто этот мёд есть не будет. Ибо воняет мерзко. Что мне до твоей крынки, Кощей, ежели вонь от тебя по всей Руси идёт?
– Не разумеешь, – вздохнул Кощей, – не бойся, научу.
Поднялся с ложа, сбросил одежды шёлковые и подошёл к умертвию. Провёл рукой по груди, – нету стука живого, камень сердце сковал. А душу не может, вот же удивительное дело. Расшнуровал рубаху, стащил со слуги неверного.
– Чего удумал? – Ивашка дернулся весь, как от удара.
– Нет ничего страшнее магической боли, она изжигает тебя. Но ты даже с ней справляешься, и служить мне не желаешь. Так, может, я любовью твою покорность получу?
Толкнул Кощей Ивана на ложе, тот сопротивляться не стал. На лице ничего не отражается, будто закаменел весь.
– Ты меня что, как девку использовать желаешь?
– Ну, не как мечника же? В любой момент врагам на помощь прейдёшь, опыт ты мой магический неудавшийся, – Кощей склонился над красавцем, пропустил меж пальцев пряди золотые.
– Разве у тебя в плену не томятся красавицы со всей земли русской? На что я тебе сдался?
– Ты краше и сильнее, лучший. А мне самое лучшее надобно, – Кощей отстранил сжатый кулак.
Сбросил с Иванушки оставшиеся одежды, провёл руками по ногам от колен к бёдрам. Капнул на ладони живой воды и стал втирать в тело русича. Сначала лениво, медленно, по кругу. А потом ствол обхватил рукой и стал тереть быстро и сильно. Вскрикнул Иванушка, чувствуя, как снова жизнью тело наполняется. И не только жизнью: сейчас похоть его туманит страшнее боли. Погладил Кощей щёки алые, коснулся губами уст мягких, податливых, прикусил нижнюю губу. Иванушка его по голове гладит, руками в волосах путается… Хорош чертёнок, красивый.
И тут схватил Кощея Ивашка, намотал волосы на руку и с ложа сбросил.
– Пошёл прочь, погань заморская!
Разозлился Кощей по-настоящему, а когда ярость на страсть наслаивается, это страшно. Призвал силою со стены кинжал любимый с лезвием тонким и острым, с красным узором по рукояти. Бросился зверем на умертвие, ударил в живот, провернул. Застонал Ивашка, кровь по губам потекла. Слизал её Кощей и поразился, даже затрепетал. Живая кровь, нету духа мёртвого в ней!
– После магии твоей проклятой не больно совсем, – прошептал Ивашка и шаг вперёд сделал. К двери, против воли хозяина, с ножом в животе!
Вырвал Кощей оружие и снова непослушного мальчишку на ложе толкнул, прижал крепко. Заговор над раной прочитал. Ослабел всё же человек от боли и позволил снова касаться себя. Погладил Кощей соски кончиком языка, зубами прикусил, вздрогнул Ивашка под ним.
– Как же мерзко всё, что с тобой связано, повелитель.
Улыбнулся Кощей, языком дорожку прочертил по телу вниз и обхватил губами средоточие страсти этого прекрасного тела. Действует вода: ствол сильный, гладкий, горит весь. Стал Кощей его губами ласкать, вылизывать, посасывать. Более не доверял он рукам мальчишки, когда ладони его коснулись, схватил их и к постели прижал крепко. Застонал Иванушка, извиваясь под ним.
– Да отпусти же ты меня, мочи нет тебя терпеть!
Отстранился Кощей и взял кинжал, вновь его кровью напоил. Резал быстро, чётко, выводя на теле свой знак, кровь на покрывало потекла. Обагрил Кощей в ней ладони, растёр по телу доброго молодца, пока тот весь алый не сделался, и новый наговор прочитал.
Никому ни дано уйти от заговора крови, нет такой магии. Вот теперь Иванушка в его объятья бросился, спешно губы целовал, будто через секунду сгорит весь мир, и не успеет он остудить бурлящую кровь. Засмеялся Кощей довольно, перевернул русича на живот и бёдра огладил. Неужели и правда такие люди бывают, как солнышко красное, – везде лепы?
Не хотелось ждать злыдню, и времени ещё ох как много будет с этой игрушкой поиграть. Навалился сверху, входя сразу и до конца. Ивашка только от боли изогнулся весь, будто лук татарский. Схватил его Кощей за бёдра, яростно и зло продираясь внутрь. Хотелось поставить как можно больше знаков на красивом теле, чтобы русич и не думал о предательстве и побеге. Впервые за сто лет потерял Кощей власть над собой; закрутилось всё перед глазами. Упал на мальчишку, задыхаясь, как после битвы. Отодвинулся, перевернул пленника и по волосам мокрым погладил.
Взгляд у Иванушки пустой, дрожит весь. Более не сопротивляется. Улыбнулся Кощей, долго и нежно вылизывал всё тело своего умертвия, губами ласкал, пока длинная судорога по телу прекрасному не прошла и семя не излилось.
– Будешь ли верно мне служить, безымянный?
– Буду, господин.
Засмеялся Кощей счастливо. Лжа оно всё: и дух русский, и силы их тайные.
– Так поди вон.
Встал умертвие, оделся и покинул покои господина. Кощей нож окровавленный в руке повертел и на пол бросил. Вот и снова скучно.
Потом вновь – бои и походы, но всё равно Кощей боится Ивашку на битву брать. А вдруг повредят ему вороги? И никогда он более не погладит эти волосы златые, не увидит, как в глазах синих блестит страсть…
Дважды он ещё Ивашку на ложе брал, дважды ранил тело и пил кровь, наполнял страстью неправильной, для русичей запретной. Сегодня тоже звать собрался, но Соловей его в тронном зале с докладом перехватил.
– Господин, прости, что беспокою тебя, не казни меня, выслушай. У меня тут чудь сам себя на куски порубил. Теперь вот ползают эти куски по хладной комнате, не ведомо мне, что делать. Я бы спалил его, но замечаю, ты к нему интерес имеешь, в покои свои личные вызываешь.
Бросился Кощей в хладную комнату, зал каменный, льдом покрытый. Тут в гробах дубовых крепких почивали умертвия, когда были ему без надобности. Мальчишка умудрился себе руки и ноги отрезать, голову откромсать. Лежала теперь эта голова в уголке и плакала. Подошёл к ней Кощей, пнул сапогом.
– Как же это так, я же… я не хотел тебе служить. Даже на ложе пытаюсь сопротивляться тебе, тварь тёмная. Думал, смертушку свою призову и освобожусь от тебя.
– Глупый Ивашка, – вздохнул Кощей, поднял голову и пошёл в чаровую комнату. Остальные части тела Ивашки верные слуги следом принесли.
Пришил Кощей голову к торсу, прочитал заклинания, швы убирающие.
– Скажи мне, непослушный, непокорный, может, тебя вот так и оставить? А что, в опочивальню тебя слуги верные принесут. Как тогда противиться будешь?
– Язык тебе отгрызу.
Пришил Кощей всё обратно, на руках отнёс молодца к себе в покои, сел на край ложа.
– Пока камень в сердце, не освободишься. А освободишься – в пыль превратишься.
– Освободи меня, Кощей. Богами клянусь, зла держать не буду, перед Перуном за тебя, злыдня чёрного, просить буду.
Склонился Кощей над Иванушкой и поцеловал нежно, нежно.
– Нет, Иванушка, Руси сын, не освобожу. Любви твоей добиваться буду. Верую, что силён русский дух и ничто с ним справиться не может. Боль вытерпит, унижение, всё, что угодно. Покорным ты станешь Кощею, Иванушка. Кощею, который влюбился в тебя.
– Не ведомо тебе, зверь тёмный, что есть любовь, – прошептал Иванушка и затих, забылся тяжким сном.
Кощею-темнику сон без надобности, пролежал он до утра подле своего умертвия, думу думал. Не уйти от любви ни человеку, ни зверю, никому на земле этой. Страшная пытка и кара – любить. Давно он на свете живёт; молодому кудеснику игр на ложе и достаточно было бы. Но Кощею хотелось, чтобы Иванушка смирился с телом своим, пленом вечным, и если уж не умерла душа молодца, то должна она ему принадлежать целиком и полностью. Да вот мудрости у Кощея не хватило, чтобы не силою, но хитростью покорить Иванушку. Ничего, был у Кощея верный друг, который поможет завсегда.
С первыми лучами солнца рассветного оседлал Кощей коня верного, раздал наказы Соловью и другим слугам главным и отправился в путь-дорогу. Принёс его конь быстрый в чащу дремучую, в место тайное. Стоит на поляне дом погребальный, изба на одной лапе куриной.
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом.
Обернулся дом со скрипом; ох и старо жильё магическое, брёвна толстые от времени почернели. Отворил Кощей двери, вошёл в темноту. Паутина везде, пыли слой толстый, но смрада мёртвого нет и быть не может. Ибо не мёртвый тут лежит, а упокоенный. Печь на пол избы, на печи Яга почивает, – высоко, чтобы лицо в доски упиралось. Как в гробу; такова её кара себе самой и источник силы её. Поднатужился Кощей, тело двухметровое с печи снимая, заскрипела нога железная из стали магической о половицы. Посадил хозяйку на стул ладный, крепкий, убрал с лица чёрные волосы спутанные. Слеза по щеке сама сбежала.
– Как же так, вражина ты моя, неужто уйти мечтаешь? Неужто меня, дурака, бросишь тут? Яга, заклинаю, открой глаза, взгляни на меня. Мочи нет видеть, как ты себя мучаешь.
Открылись глаза, силою вспыхнули. Тут же будто ветер по избе прошуршал. Вот и свечи загорелись, и скатерть вышитая на столе, яства вкусно пахнут. Только Яга какой была, таковой и осталась. Огромная, страшная, металл ноги железной, письменами обитый, не делся никуда.
– Ты чего это слёзы льёшь? А ну, быстро самогонки выпей и сопли утри! Али позабыл, кто ты?!
– Кощей Бессмертный, Руси-матушки ворогов сын, – усмехнулся Кощей вымученно и стопку самогона опрокинул, закусил огурчиком кислым.
– Кощей, да ты чего? – воззрилась на него Яга удивлённо, – я слышала о таком. Вечность разум убивает. У меня вот почти убила. Но ведь не память же? Хочешь, настой приготовлю от тёмной болезни?
– Память, Яга? А на что она мне, память? Как схлестнулись мы, небесные, с народом твоим земным. Как от битвы той страшной погибла вся Гиперборея и весь флот наш пал. Как очнулся я на земле, кровью напоенной, – я, да девушка молодая, Яга, ведунья силы земной. Одной ноги у неё более не было. Нашёл машину свою покорёженную, излечил девушку, ногу ей из металла сделал. Как очнулась она, бились мы и разошлись по сторонам света. И встретились снова из отчаяния, и родился от того отчаяния ребёнок вечный, Финист Ясный сокол. Отверг он нас обоих. И живём мы, проклятые, не враги и не друзья, не любимые и не любовники, и нету у нас в душах уже света. Ты мертвяка из себя изображаешь, я с человечками войну без смысла веду. Помню всё, Яга, будто вчера это было. И летун мой над Гипербореей, и взрывы, и крови реки. Всё бы отдал, чтобы забыть, Яга. Всё на свете, даже вечность эту проклятую.
Только сейчас понял Кощей: держит Яга его за руку, пальцы дрожащие гладит.
– Чего ты хочешь, Коща? Скажи, всё для тебя сделаю. Ты и Финист, – всё, что у меня осталось. Не проси ты только вернуться к тебе и твоею быть. Не могу предков своих предать, мир целый, твоими братьями порушенный.
Поцеловал Кощей руку её, холодную, с когтями острыми.
– Я полюбил, Яга. Не знаю, как то случилося. У меня мальчик в услужении, умертвие. Но душенька его не почила. Я на ложе взял мальчонку, порезвиться хотел. А он себя из-за того на части разрубил, лишь бы не касался я его. И проснулось во мне что-то, может быть, память о старых временах, когда битвы шли и за тело врага и за душу. Но люб он мне, а я ему – нет.
– Бедный, бедный Коща.
– Это он бедный, Яга. Как мне поступить, как заставить его покориться мне? Он умертвие, терять ему уже нечего.
– Есть на земле люди недостойные, коим сердце кусок злата заменил. Иди в деревню, где жил человечек, иди с золотом к плохим людям. Например, к ставленникам княжеским. Может, они и честные, но среди них завсегда бесчестный найдётся. Возьми живого из его семьи и покажи мёртвому своему. И обещай, что ежели мёртвый за живого радеть не будет, ещё один мёртвый в доме твоём появиться. Возьми женщину, а лучше дитё малое. Тебе развлечение, может, силе дитенка обучишь. И он как на привязи будет, в руках твоих. А там потихоньку ты его приручишь, коли сдался он тебе так сильно.
– Спасибо за совет, Яга. Ещё просьба: можно, я к тебе приходить буду, целовать руки твои и губы?
– Скучаешь? – улыбнулась Яга.
Ничего Кощей не сказал, только ладонь холодную к щеке прижал.
– Приходи, Кощей. Совет дам хоть добрый, хоть злой. Но не ласкай меня. Прости, Кощей, убила я себя чаровой силою и не желаю более страстей земных. Грежу я на печи этой о городе серебряном, о братьях и сестрах, о зелёных полях под куполами волшебными. Не хочу я мира этого, не могу после снов тех тебя видеть, не могу вспоминать, как луч солнечный из машины твоей ударил в дом и погребли развалины двор чаровой, где сто детей обучалися силе ягической. Не прощу, Кощей. Но счастье тебе желаю с маленьким умертвием. А сейчас иди. Мне пора снова в сон, домой я хочу.
Поцеловал Кощей Ягу в лоб холодный, поднял на руки и на печь положил. Уходил уже из тёмной избы, гроба.
Добрался Кощей быстро до той деревеньки и кошелёк золотой нужному человеку в руку дал. А тот взял, хоть и со страхом, но взял! Поклялся Кощей ему голову при следующей встрече срубить. Ибо не должна земля носить таких предателей роду людского! К вечеру мужик возвернулся, ведя за руку малышку златовласую лет десяти. И тут же ушёл прочь, не оборачиваясь.
– Дядя Кондрат? – малышка вздрогнула, посмотрев ему в след.
Кощей опустился перед ней на корточки и положил руку в тяжёлой перчатке железной на хрупкое плечико.
– Ты дочка конюха?
– Да, – малышка попятилась, но Кощей держал крепко.
– У тебя брат Иван есть?
– Есть, но он от нас ещё летом ушёл. Битва большая была, он не вернулся. Знаете, где он? Жив ли?
– Жив, и хочет, чтобы ты к нему отправилась. Я его добрый друг, брат твой у меня в гостях и болен очень. Если тебя увидит, обрадуется, раны его быстрее излечатся.
Сел Кощей на коня, девчушку вперёд себя посадил. Она ручками за гриву чёрную ухватилась.
– Вы знаете моего брата, но точно не друг его.
– Умная девочка. И как же такую умную зовут?
– Василиса, – девочка шмыгнула носом, – у нас большая семья, дядя Кондрат пришёл и попросил папу, чтобы я ему по дому помогала. Отец меня отдал, а Кондрат продал, да? И брата моего они ворогам отдали, так мама сказала. Сказала, совсем русичи ослабели, если своих людей деревенских, как скот, на убой отдают.
– Тебе у меня во дворце хорошо будет, Василиса Премудрая. Лучше, чем здесь.
Пришпорил Кощей коня своего, взвился тот в небеса и полетел к чёрному дворцу.
Хитрил Кощей как мог. Домой вернувшись, сразу же малышку служанкам своим отдал. Накормили они её, расчесали, заплели косы златые и обрядили в наряды шёлковые. А также зелья снотворного дали. Когда вошёл Иванушка в тронный зал, малышка на колене Кощея как прекрасная кукла сидела.
– Василиса! Ах, ты, ворогов сын. Ничего человечьего в тебе нету!– бросился Иванушка к трону чёрному. Взмахнул Кощей рукой, цепи железные прямо из воздуха возникли и оплели доброго молодца.
– Чего ты кричишь, неслух, дитятку до смерти напугаешь. Я тебе подарок сделать хотел. Узнал от слуг верных, что семья твоя живёт бедно и голодно. Решил одну сиротинку во дворец к себе забрать. Не превращал я её в умертвие, не бойся. Жить будет, как княжна, любить буду, как родную дочь. И тебе не так одиноко в служении моём будет. Я тебе даже дозволяю с ней говорить каждый день.
– А что взамен?
– Скажем так, я с ней буду добр и ласков, пока ты со мной ласковым будешь. Подумай, мы теперь как семья настоящая, а не какие-то там полюбовники. Даже дитятко у нас есть. Никаких порубаний в хладной комнате, служба верная, ласка нежная – и сестрёнка твоя слова от меня плохого не услышит. Разумеешь, Ивашка?
– Разумею, сучий сын. Отпусти меня, дай сестру обнять.
– Спит маленькая, сам подойди.
Исчезли цепи, поднялся Ивашка по ступеням трона, обнял малышку. Нет у умертвия слёз, только плечи мелко дрожат. Погладил его Кощей по голове, пальцы в локоны златые запустил. От самого себя тошно, но ведь как русича непослушного разуму учить? Только если хитрость какая в рукаве припрятана, более никак.
Вроде бы удалась хитрость Кощеева, но новая напасть злыднем овладела. А напастью той было обычное человечье смущение. Иванушка всё время меж подготовками к битвам и сном в хладной комнате проводил с сестрёнкой своей. Странные чувства испытывал Кощей, видя, как малютка с братом в камушки играет и в озере купается. Как улыбается и смеётся Ивашка. Не хотел он в такие моменты семейные лезть, будто медведь глупый в чужую берлогу. На третий день только к Ивашке подошёл.
Худо доброму молодцу. Василиса по траве зелёной бегает, на солнышке греется. А умертвию солнышко – как камень раскалённый в лицо. Ивашка сестре улыбается, а сам нет-нет, да и прикроет глаза, и исказятся черты прекрасные от боли мучительной. На коже ожоги проступают и исчезают вмиг. Вот кому ни одна пытка не страшна после такого количества невыносимой боли. Приблизился Кощей к Иванушке, руку на шею положил и сжал слегка, под ворот рубахи пальцы запустил и погладил нежно.
– Потешились – и хватит. Скажи сестре, чтобы в женские комнаты шла. Может, девы мои и умертвия, а только и им нужно платья подать, драгоценности, косы заплести. Да и покормить малышку пора, солнышко уже к закату бежит. А ты чтобы через час в моих покоях личных был.
Ничего Ивашка не сказал, только головой кивнул устало. Приказ точно в срок выполнил, пришёл в опочивальню. Не стал злиться, но и страсти никакой не проявлял. Сорвал одежды чёрные и бухнулся на золотое покрывало, будто ствол дерева, топором срубленного. Кощей причины знал, мазь из болотной тины заранее приготовил и на стол поставил.
– Что, Ивашка, дурно? – стал в плечи широкие мазь втирать, злой силой напитывать слугу неверного.
– Худо, злыдень. Что же ты сделал со мной, что солнца свет видеть не могу и сестру не терплю долго? Будто кто уголь из печи в глотку пересыпает.
– Так на то ты и умертвие, во тьме живёшь, и плоть человека сожрать не побрезгуешь. Зато вернее умертвия слуги нету. Я так думал до сих пор. Пока ты мне не попался. Скажи, Ивашка, готов ли меня за жизнь сестры благодарить?
– И где же тебя такому прелюбодейству обучили, господин? Где это видано, чтобы через то отверстие, откуда гадость вся вонючая вылезает, пытаться дитятко зачать. Так ведь не выйдет у тебя ничего даже с живым мужиком. А с созданным тобой чудищем – и подавно. Пойди, возьми себе бабу хорошую, здоровую, лучше вдовицу, чтобы и за детьми могла смотреть и за хозяйством. Родит она тебе сына крепкого.
Не выдержал Кощей, упал на Ивашку и захохотал, лбом ему в плечо уткнувшись.
– Чего ржёшь, погань заморская?
– Да кто же сказал тебе, глупый, что я дитятко хочу от тебя? Разве ты девок на сеновале не ради удовольствия за зад хватал?
– Не разумею. Ежели бы ты сестру мою при себе не держал, и разуметь бы не стал. Дал бы в глаз и на порубание отправился с чистой совестью.
– Для некоторых народов, – зашептал Кощей Ивашке на ухо, – обнять мужа красивого на ложе приятнее, чем бабу.
– Вот потому, злыдень, один ты и остался.
Зарычал Кощей злобно, потянул Ивана за волосы златые и зубами в плечо вцепился, до крови прокусывая. Мальчишка только воздух ртом хватил.
– Значит, режет тебя это. Так почему же почил народ твой? Убит был русичами на поле брани?
– Убит был. Но не русичами. И не дай Перун тебе увидеть такую битву, Ивашка. Такую, на которой не люди мрут, а целые княжества в пламени сгорают. А теперь замолкни, ирод. Я тебе вообще слова не давал. Ты здесь чтобы меня тешить, и не более.
Скользнул Кощей языком меж бёдер умертвия, погладил вход срамной, осторожно кожу языком раздвигая, вводя его внутрь со всей осторожностью.
– Прости, господин, что нарушаю приказ твой, но токмо после этих извращенств, рот не полоскавши, ко мне с лобызаниями лезть не смей. Ох!
Сжал Кощей уд молодца, чувствуя, как под пальцами кровь пульсирует. Поцеловал бёдра и заклинание прочитал. Нравилось ему так тешиться, каждый раз новые заклинания использовать, менять личины и виды ласк, искать то, что понравилось бы молодцу более всего. Сейчас пылает Ивашка сильнее там, где, по его мнению, пылать мужчине не положено. В бреду магическом приподнялся Ивашка, сам руками бёдра раздвинул.
– Так что, должен ли я мараться о твоё самое грязное место?
– О, хитрый же ты, темник проклятый!
Засмеялся Кощей и от Ивашки отодвинулся. Сел рядом, призвал большой ларец и достал оттуда игрушку восточную. Вся она как мужеский орган, но размеру богатырского, из металла тяжёлого и золотом покрыта. Смазал вещицу остатками мази болотной и бросил Ивашке.
– Хочу посмотреть на тебя. Ты ведь знаешь, чего делать надобно?
Зарычал русич от злобы, лицо красное всё сделалось. Но взял игрушку и к себе приставил, надавил.
– Не влезает погань твоя!
– Старайся лучше. Чего тебе волноваться о теле своём, ты же умертвие. Повернись ко мне, хочу видеть.
Лёг Ивашка так, чтобы Кощей видел, как он дело рук мастера восточного в себя запихивает. Грубо, со стоном, до конца. Упал, ноги дрожат, ручка игрушки в руке. Красив, так раскрыт сильно.
– Молодец, а теперь двигай ею.
Неудобно выполнять эти приказы, ворочает только, все внутренности намотает на игрушку эту. Поцеловал Кощей пальцы дрожащие и сам за дело взялся. Красив голос у доброго молодца, особенно когда на крики срывается. Превратил Кощей игрушку в живую плоть, излились в Ивашку целые потоки жидкости живой. Отбросил Кощей предмет ненужный и снова стал вылизывать влажный растянутый вход. А потом сам туда проник. Брал Ивашку голодно и грубо, как и всегда. После этого упал мальчишка на ложе, а Кощей прочитал новое заклинание, освободил мужескую силу умертвия. Бился Ивашка на ложе, будто его мечом кто рвал, а Кощей собирал языком с его живота капли пряные. Любил он всё в мальчишке и измывался над ним из злобы чистой. Чего он, дурень, о его народе заговорил? Разбередил раны старые. А за это Кощей зад его пропахал, как пьяный пахарь на бешеной лошади землю.
– Отпусти сегодня, господин, – голосок жалобный такой, нежный. Всегда бы ты таким птенчиком заливался, Ивашка. Небось со страху заливается, вдруг у повелителя по сундукам чего покрупнее.
– Со мной почивать будешь. И не спрашивай более, – прижал Кощей Ивашку к себе, по животу погладил, боли срамные излечивая и разум успокаивая. Заснул Ивашка вмиг, будто и не умертвие, коему не спать можно годами.
Утро Кощей начал в чаровой комнате. Всегда так работал, пока новое солнце нарождается и на закате, когда умирает. Никого не допускал в комнату чаровую. Поэтому когда Соловей перчаткой железной поскрёб в двери, рыкнул на него привычно.
– Не казни, господин, помилуй дурака. Тут зеркало твоё волшебное стонет, слова твоего требует. Можа друг тебя магический на чарку приглашает?
– Если выпить захочу чарку медовую, тебя позову, Соловушка. А в зеркале меня друг не ожидает. Вечность из всех друзей врагов делает.
Потоптался Соловей у входа, хоть вида и не подаёт, а приятна ему лесть малая. Боится он господина своего, но ежели бы Кощей приказал, прибёг бы на ложе сам, без срамных заклинаний.
– Так чего ответствовать зеркалу твоему? Все умертвия от грохота в стенки зарылись, почитай, один Ивашка на посту и стоит. Но тот вообще особенный для господина, а значит, и я о нём более всех пекусь.
А ревность в голосе слышится, хоть и скрытая, умом острым глубоко в сердце припрятанная.
Вот и этого свистуна так подобрал. Пришло тут кочевое племя сто лет назад по душу Кощееву. Хотели силу отобрать, дураки узкоглазые. Даже дочку свою их вождь отдал джинну на поругание, чтобы защиту обрести. Джинн не пришёл на подмогу, не дурак он – с последним из небесного воинства кровавые шашни крутить. Перебил Кощей тогда всё племя силою своею. Не со злобы, просто с Финистом тогда разругался, снова раны сыну родному нанёс. Снова все знания свои предложил, всю любовь – и опять отвергли его. Вот в запале лишнюю-то силушку и использовал. Так и стоял над телами горящими в печали великой. А потом вопль его с ног свалил. Выжил-то дитёнок джинна. И забрал его Кощей к себе во дворец, не стал как наследника воспитывать и полюбовником не сделал, а слугу преданного вырастил.
– Ладно, пойду я к зеркалу. Ты и Иван за спиной моей встанете. И прикажи Василисе чая ромашкового принести. Посмотрю, что там за гость без спроса в коридоры магические лезет.
Сел Кощей в зале зеркальном в мягкое, удобное кресло. Соловей и Иванушка за спиной встали, Василиса чай на подносе принесла. Старается девчушка, тащит поднос тяжёлый из тёмного серебра. От усердия аж язычок высунула. Хотел Кощей пошалить и поднос из её рук силой чаровой выбить, так потом перед Ивашкой ответ держать. Сотворил прямо из воздуха столик резной и большую подушку. Кивнул девочке, та поднос на столик поставила, а сама на подушку опустилась. Смотрит на зеркало с благоговением. Ещё бы не благоговеть: стекло чёрное круглое в обхвате пяти метров, рама из серебра кованная извивается узорами в виде змей.
– Именем хозяина, отворись для слова.
Можно зеркало и для дела отворить, тогда тот, кто на другой стороне, может во дворец войти. Но Кощей не дурак и даже для Яги никогда зеркало не отворял.
Возникло в зеркале лицо собеседника, и ухмыльнулся Кощей. Ну, кто, кроме этого ведуна странного, может без спроса в коридоры магические лезть?
– Доброго здоровья тебе, Горыныч-Змей.
– И тебе не хворать, Кощей.
Мало что знал Кощей о Горыныче. Пришёл этот ведун сильный и оборотень неведомо откуда. Говаривали, что он житель подземного царства, и изгнали его оттуда. А можа, как Кощей и Яга, единственный, кто войну страшную пережил.
Был Горыныч мужиком красивым и статным, с волосами цвета меди и глазами цвета крови. Мог он обращаться в огромного трёхглавого дракона и силой чаровой обладал немереной. Всем хорош был бы как друг, полюбовник и союзник. Но у каждого ведуна в душе свои подвалы тёмные, а у Горыныча они ещё и с гадюками. Есть у него два правила нерушимых, и все должны, по его мнению, этим правилам следовать. Правило первое: нельзя более чем на час в зверя превращаться. Очень боится Горыныч в облике зверином страшном разум потерять, лишает себя радости с природой слиться. Поэтому и другим радости не позволяет птицей летать, зверем бегать. Ежели какого ведуна в таком виде увидит, в плен берёт и в клетку сажает. Правда, уже лет триста так не делает, после того как сдуру Кощея в виде ворона в клетку посадил. За то Кощей разозлился на него и полдворца изжёг хозяину наглому. Теперь Горыныч оборотничества чарового просто не одобряет. А вот с правилом вторым проблем поболее, из-за него произошла беда, и с тех пор сторонятся Горыныча все темники, даже мелкие. А правило вот каково: нельзя людей чаровому делу учить. С чего у Горыныча ярость такая на людей с даром чародейским, никому не ведомо. Но из-за правила этого вот чего приключилося.
Однажды, лет этак пятьдесят назад, притащили какие-то лихие людишки к избе Яги малышку лет пяти. Хотели, твари поганые, её зарезать. Прослышали, что Яга детей ест, и хотели в обмен на пищу силу Яги получить. Получили в полной мере, Яга их за поклёп такой, лиходейство и неуважение превратила в тараканов и тут же раздавила. А дитятку себе забрала. Ожила душа Яги, снова у неё дитёнок был. Хоть немного отступила её боль после гибели народа Гипербореи и ухода Финиста. Снова она косы заплела чёрные, избу привела в порядок. Нарекла дитёнка Марфушей. Росла малышка потихоньку, а Яга учила её по мелочи. Как людей лечить, травки собирать, со зверьми говорить. Ничего плохого и злого не сказывала. Как исполнилось Марфушке восемнадцать годков, Яга разум запудрила кузнецу в ближайшей деревеньке, и стала Марфуша его дочерью. А через год и свадебку сыграли с красивым русичем.
Аккурат через месяц после той свадьбы и прилетел в деревню Горыныч в своём облике зверином. Столбом пламени из трёх пастей ударил в дома. А Марфуша попыталась то пламя силою своей сдержать. И не сдержала. Да и силы не было-то у неё, была девчушка простой лекаркой. Горыныч-то тоже не дурак, сразу к Яге в избу бросился, в ноги упал в слезах. Сказал, что прилетел лишь испытать новую Ягу и не знал, что девочка боевой магии не обучена. Хотел силой померяться по-соседски, по дружески, а получил кости обугленные. Ничего Яга тогда не сказала. Заклятие только наложила, наказала, чтобы десять лет Горыныч ровно на закате Марфе на могилу цветы нёс. Ежели не успеет к закату, сердце его в куски разорвётся. А он ведь носил! Такие букеты составлял, краше которых никто не видел. Яга его не простила, но смирилась. И с тех пор стала себя в сны мёртвые погружать, потолок лицом подпирать, вину искупать перед всеми, кто умер по её недосмотру. Таковы были подвалы души Яги, винила она себя в смерти всего живого вокруг неё, ибо она должна силою смерть отводить, как в Гиперборее учили. Тоже учили, да не доучили. В общем, взяла Яга на себя вину, попыталась простить Горыныча.
А Кощей не забыл и не простил боль ту страшную, которую нанёс оборотень чешуйчатый его возлюбленной вражине. Тем более, видел, и не раз, как улыбка торжествующая искажала губы Горыныча, когда он цветы на могилу приносил. Поэтому отрёкся Кощей от оборотня, а тот регулярно речи льстивые говорит, прощения выпрашивает. Не только в други, в полюбовники набивается! Ох, и охота ему Кощея зацепить, да токмо нечем пока.
– Вот, скучно мне стало во дворце моём, решил с тобой поговорить, новости узнать.
– Новости есть, а то как же. Слышал я, давеча ты к сыну моему наведывался, Финисту. Делал ему срамные предложения. Бежал из его дворца железного, быстро-быстро.
– Не бежал, а летел, – вздохнул Горыныч.
– Да, прости, врать не буду. Летел, а Финист следом за тобой на своей машине чудной в виде сокола. И так тебе зад свинцом хорошо шпиговал, так душевно. Как хозяйка куру грибами на праздник фарширует. Ежели бы не сила твоя, было бы это твоё последнее дело амурное.
– Злой он и нелюдимый, прямо вот как ты. А что это за красавица маленькая? Она же не умертвие?
Ухмыльнулся Кощей снова, видя, как алые очи сначала злобой наполнились, а потом любопытством просто, интересом вежливым. Но злобу ту Кощей уловил.
– Василиса это. Видишь умертвие за спиной у меня? Сестренка его. Спас дитятку от голодной смерти. Мне ребёнок-умертвие без надобности, поэтому она у меня служит. Девушкам моим прислуживает, мне чаю приносит. Хотя малышка умненькая. Более у меня новостей нету. Чего сказывать хочешь? А то ведь я тут глухарём сижу, новостей не знаю. Даже на битвы не хожу в последнее время.
– А чего так, нету противника достойного?
– Когда людей мечом рубишь, много грязи остаётся. А я грязь не люблю. Прости, Горыныч, заболтался я с тобой. У меня в чаровой комнате работы много. Ты говори, как новости будут интересные.
И прежде чем Горыныч успел хоть слово сказать, разорвал Кощей силы коридоров магических и отправился к себе в чаровую комнату.
Не более часа проработал, в дверь кто-то постучал. Силы магической не чувствуется.
– Заходи.
Василиса отворила дверь, на пороге жмётся, ткань платьица в руках комкает.
– Либо туда, либо сюда. Не зли меня, маленькая.
Она вошла глаза опустив. Только пару раз по сторонам посмотрела.
– Господин Кощей, я спросить у вас хочу. Долго вы моего братца будете в плену держать?
– Я же сказал, брат твой тут излечение проходит.
– Мне бабушка рассказывала про умертвия.
Кощей вздохнул: тяжко с живыми людьми. Умничают, заклятьям сопротивляются.
– Твой брат принадлежит мне на веки вечные, но он сильный русич и не утратил свою душу. Не могу я его отпустить, если отпущу, он в пыль обратиться. Но я хочу быть его другом и радовать его в служении мне. Поэтому ты здесь, чтобы ему хорошо было.
Малышка потопталась на месте, подол подёргала.
– Можно ещё спросить?
– Раз допустил тебя сюда, спрашивай.
– А вы зачем так много супа варите в этих котелках больших?
– Тьфу, пропасть. Эти куски мяса не еда, а котлы не для супа.
Малышка развернулась и пошла к выходу. Кощей ей в спину глянул и захохотал.
– Значит, ты меня красивым считаешь? И силу мою хочешь, чтобы брата освободить?
– Я, я не говорила такого! – побледнела маленькая, будто умертвие настоящее.
– Но ведь подумала. Громко очень думаешь.
Кощей откинулся на высокую спинку стула и сотворил в ладонях заклинание древнее. Яга его как то мудрёно называла, а по-простому его величали «Шутовской фонарик». Оскорбительное название, честно говоря. Кощей сам видел, как наставница Яги превратила энергию из сердца в сгусток плазмы такого размера, который одним ударом развалил надвое флагман народа Кощеева. Женщина умерла после этого заклинания, забрав с собой множество вражеских жизней. Загорелся в ладонях Кощея переливающийся сгусток света, будто маленькое солнышко. Девочка не испугалась, подошла. Кощей свои ладони с её сложил, теперь свет был в ладошках девочки. Смотрела она на него более завороженно, чем на зеркало.
– Хочешь, научу? Я не жадный, могу научить. Я не знаю, как умертвие обратно в человека превратить. А может, ты узнаешь? Будешь мне дочерью, другом и врагом сильным.
Хлопнул Кощей ладонями, малышка взвизгнула, когда сила прошла через неё. Больно это, ладони сильно обжигает, хоть и следа не оставляет. Не заплакала, даже глаза слезами не наполнились.
Кощей смотрел на Василису внимательно. Вот сейчас убежит… или в ноги упадёт с испугу. Вместо этого она к нему потянулась и обняла за шею. Кощей даже сам испугался, никто его давно так нежно не обнимал.
– Я вам буду верно служить, господин Кощей. А когда учить будите?
– Я позову, маленькая. Книги дам волшебные. Ну, а теперь беги к брату, он за тебя волнуется.
Малышка ушла, Кощей снова создал «шутовской фонарик» и стал его в руках перекатывать.
– Все вы так говорите первую сотню лет. А потом, Василиса, ты меня и в тюрьму сплавишь, и в землю зароешь. Много раз проверишь, насколько я бессмертен.
На следующее утро отправился Кощей в лес дремучий. Но не один, а с Василисою. Хоть смейся, хоть плачь, честное слово. Не стал он далече от дома своего отходить, чтобы Ивашка мог за ним пойти и убедиться, что не будет ничего дурного. Да ладно Ивашка, не в нём беда. В грудь будто ударили, – то Яга пробудилась и в зеркало чаровое с беспокойством глядит. За деревьями вон лесовик прячется, любопытствует. Да и Горыныч, небось, поблизости, убеждается, что повод нашёл Кощею козни творить.
Вот какие вы все, темники магические! Когда он на поле брани, весь в крови русичей, так это ничего, это дело обычное! А когда на полянке стоит и дитенка за руку держит, так у всех аж пятки горят от возмущения!
– Ты корзинку взяла? Молодец. А теперь смотри, когда одуванчик обрываешь, с корнем не тяни. Тебе только цветок нужен, и взять его надобно осторожно. Ногтем надавливаешь и снимаешь.
– А зачем листья мокрые в корзинке?
– Ты пока чарам сохранения не обучена. Это чтобы одуванчики не завяли. Они дети первые солнышка. Во многих зельях используются. Сорвала? А теперь покажи мне, какой цветок тут настоящий, а какой магический, Лешего?
Малышка палец прикусила, смотрит. А ведь и правда после работы всей ещё и книжку чаровую листала! Из куста высунулась когтистая рука с пушистым одуванчиком.
– Не подсказывать! Что вы, как дети малые! И ты выходи, Яга. Можно подумать, я человека от дерева не отличу.
– Специально маленькую отвлёк, чтобы превращения не видела? – Яга обернулась человеком быстренько, неприглядное в чародействе скрывая.
Василиса нашла одуванчик магический, увидала лапу зелёную и в крапиву с перепугу шлёпнулась. Вскочила, от ожогов слёзы, а сама молчит.
– Могу вылечить? – Яга внимательно девочку рассматривала.
– Моя вина, – малышка вытерла нос рукавом, – само пройдёт.
Подошла Яга к девочке. Не впервой Кощей залюбовался своей вражиной, не стала она пугать малышку той личиной страшной, которую в горе обрела. Заплела волосы, как ночь чёрные, в косу тугую, кожу белую сделала того цвета, который у людей здоровых бывает, ногу железную спрятала в сапог мягкий и сарафаном вышитым прикрыла. Только вот рост не скроешь, таких женщин высоких уже нету на этой земле.
– Василиса, это друг мой старинный, Баба-Яга. Она тоже много чего про травы знает и обучить тебя может. Иванушка, выходи уже и сестренку обними. Отправлю вас в палаты мои, нам с Ягой побеседовать надобно. Господин лесной, и ты уйди. Прости, что грублю хозяину, но разговор наш секретный.
Остались они с Ягой на поляне одни, приблизился Кощей к ней, хотел по щеке погладить, да она отвернулась.
– Старое решил вспомнить и снова меня на бой вызвать, Кощей? Я ведь могу и срубить голову твою глупую. То Ивашка был? Он русич, Кощей, до последней капли крови. Ничего у тебя с ним не выйдет.
– Уже выходит, Яга. Как Василису к себе взял, сдаётся он помаленьку.
– Ты зачем малышку силе учишь? Али Марфушу мою забыл?! Нет, не забыл. Ни её, ни душу свою чёрную истинную. Ищешь повод с Горынычем силушкой померяться! А что малышка умрёт, нет тебе дел до того!
– Права ты, да не во всём. Ищу я повод с ним сойтись в бою магическом. За Марфушу, за тебя. Я же люблю тебя, глупую. Может, та любовь наша и почила, но как друга, как сестру магическую я тебя всегда любить буду. Как вот тебе теперь веками спать? А вдруг я Василису не так учить буду? Надобно тебе ко мне часто хаживать и проверять, правильно ли поучаю её.
– Ох, и хитрый же ты, Кощей. Хоть понимаешь, как это не просто – чародейку вырастить? Я лекарку готовила на смену себе, но ведь тебе мало того будет. В будущее глядел?
– Уже лет триста не смотрю, Яга. Мне бы с прошлым разобраться.
Разошлись они с миром, но всё же Кощей приободрился чуток. Не пойдёт Яга в сон мёртвый, будет за ним наблюдать, жить будет. А ему теперь жизни спокойной не ведать как своих ушей. Вернулся в палаты свои Кощей, хотел глаза сомкнуть до обеда. Он тать ночной, и днём шататься ему не положено. Только в комнаты вошёл личные – Ивашка его за глотку схватил. Тут же от боли страшной согнулся, а всё равно держит крепко.
– Что ж ты делаешь, чудище поганое? Меня убил и мерзости всякие делать заставил, сестру пытаешься незнамо в кого превратить. Я же… я убью тебя за это!
Ничего Кощей не сказал, толкнул Ивашку на постель, лишил способности двигаться. Одежды чёрные приподнял и живот поцеловал нежно.
– Я говорил, она наше дитятко. Как отец родный, о ней забочусь. А отец должон всё, чему за жизнь научился, детям своим передать. Али не прав я?
– Ты ума лишился от древности жизни своей. Опять мучить будешь?
Провёл Кощей по одежде Иванушки, она исчезла без следа.
– Только же вчера, – сглотнул мальчик.
Кощей избавился от своих одежд и погладил Иванушку по лицу.
– Не буду мучить, только приласкаю немного. Чего спросить хочешь? Ведь хочешь же, вижу.
– Какой ты на самом деле? Обычно выглядишь как мужик красивый с волосами длинными чёрными, глаза странные, не могу понять, то ли татарин ты, то ли турок, то ли северянин. Будто все народы в тебе кровью намешаны. Иногда ты цвет волос меняешь, рост и силу. Скажи, правду ли говорят, что старый ты и страшный, скелет живой?
– Не помню я, Ивашка. Не хочу и вспоминать, какой я на самом деле. Вот скажи, зачем ты мне в душу лезешь? Знаешь ведь, злюсь я от этого и насильничаю над тобой напрасно. Сам же и сожалею.
– Добить меня не хочешь, сестру обучаешь. А пока она жива, я отсюда добровольно не уйду. Надо же знать, к кому я привязан.
– А ты не думай о том, – Кощей сел на Иванушку и изменил внешность. В бабу превратился красивую, в такую, как мужики любят. Чтобы и грудь побольше, и бёдра округлые. Иванушка глаза вытаращил. Кощей его уд пальцами сжал крепко, гладит нежно и сильно.
– Кем желаешь, я стать могу. Любую мечту твою исполнить на ложе. Расскажешь мне, Иванушка, какие сны тебе срамные снились? Я их все исполню без сожаления.
Кощей передвинулся, принимая уд в себя, изогнулся, губу прикусывая от наслаждения.
– Это только добрые люди сожалеют, Иванушка, а нам-то уже без надобности.
Задвигался Кощей быстро и резко, юноша приподнялся, обнимая, грудь целуя и посасывая. Может, всегда для него в бабу превращаться? И проблем меньше.
Потянулся Кощей к губам молодца, целовал нежно и жадно. Так хотелось перевернуть Ивашку и войти в него до предела. Нет, пусть сегодня он потешится. Перевернул его Иванушка, под себя подмял, обнял его Кощей ногами, ногтями острыми в кожу на спине впился. Почти тут же умертвие семя выбросил, и даже приказа не потребовалось. Кощей тоже вскрикнул, извиваясь под ним. Нет, не нравилось ему бабой быть. Силы в такие моменты поболее накапливаешь, но без власти на ложе пресновато оно.
– Это же лжа, – прошептал Иванушка, крепко его к себе прижимая. Изменился Кощей, но молодец его из объятий не выпустил. Хороший знак.
– Не кайся, на том свете покаешься, если придётся. Да и за что тебе каяться, глупый, – погладил его Кощей по волосам.
Выбрался из-под умертвия и осторожно пальцами до него дотронулся у срамного входа, прошептал заклинание, чтобы легче было протолкнуть пальцы внутрь и найти нужное место. Юноша в этот раз не сопротивлялся, лежал тихо, лишь слегка вздрагивая, когда снова страсть в нём начала зарождаться. Кощей согнул ему ноги в коленях, заставляя приподняться и погружая в него ствол свой медленно и нежно. Ивашка руки вперёд вытянул, сжал покрывало золотое. Двигался Кощей как во сне, направляя в молодое красивое тело потоки энергий через пальцы. Ивашка уже в голос застонал, толкнулся бёдрами навстречу и замер. Кощей лёг на него, не прекращая игр срамных, волосы отвёл и язык в ухо мальчишки запустил, убрал, снова кончиком проник.
– Не спрячешься, я поймал тебя. Ты хочешь меня. А чего хочешь, Иванушка, хватай, пока дают. В следующий раз ты будешь во мне. Ведь хочется?
И юноша себя отпустил. Хорош же, солнышко ясное. Когда навстречу спешит, когда вскрикивает громко и бьётся сильно, второй раз семя выпуская. И снова в сон проваливается, хоть и целуя в плечо благодарно. Он не видит, как Кощей ухаживает за его телом, втирая мази магические, иглами кожу протыкая, чтобы не чувствовал полюбовник себя мёртвым, чтобы верил в продолжение жизни. Другие его умертвия для сражений холодны как камень, глаза недвижимы, и внутри кровь чёрная и вязкая, как жижа болотная. Много сил надо, чтобы не допустить такого, чтобы разум не погиб в теле неживом.
– Всё лжа, Ивашка, – прошептал Кощей, осторожно иглы молодцу в виски втыкая, – но иногда бывает, что без лжи любовь не сохранить.
К вечеру Иванушка пробудился, и пошли они с Василисою к большому озеру у самого замка чёрного. Чтобы снова в камешки играть.
Кощей распахнул окно чаровой комнаты, нравилось ему во время работы несложной голос дитенка писклявый слышать. А смех Ивашки – вообще как праздник для него.
Когда силой чуждой в его щиты магические ударило, Кощей в тот же миг у озера оказался. А только поздно. Горит всё вокруг, Ивашка недвижимым куском плоти сгоревшей на земле чёрной лежит. А змей проклятый с девочкой прочь улетает. Схватил Кощей Иванушку и в чаровые комнаты с ним бросился. Соловей тут как тут, в ноги упал с мечом в руках. Можно подумать, свист его остановил бы такого чародея великого.
– Прости, повелитель, не доглядел! Руби голову!
– Из ума ты выжил, али как?! Ты мне как сын, за что я тебе голову рубить буду?! Собери умертвий, пусть пожар потушат. И колесницу мою чёрную готовь!
Ивашку подлатать просто, – достаточно в чан, полный крови, сунуть. А воду в кровь превратить даже Василиса сможет через годик. Сможет! И пусть Горыныч попробует ей плохо сделать, без всех голов останется!
Открыл Иванушка глаза, тело ещё недвижимо, а сила разума уже в очах пылает.
– Знаю, чего спрашивать будешь. Я тебе говорил, что это наше детанько? А раз наша, в лепёшку разобьюсь, а верну её.
– С тобой пойду.
– В этом чане тебе лежать три дня и три ночи. Управлюсь к тому времени.
Собрался Кощей уже крышку чана закрыть, Иванушка за руку схватил.
– Ты прости меня, великий господин, если чего не того сказал или сделал.
– Простить? Тебя? Иванушка, али разум твой помутился? Не за что тебе у меня прощения просить. За века жизни я в крови по маковку самую, никогда не впустит меня Перун в царствие богов. Злой я, жестокий, и ему не верю. Спи, глупый русский мальчик.
Захлопнул Кощей крышку и отправился в самые свои тёмные подземелья, где в палатах из хрусталя чёрного ждала его птица железная, с коей он не расставался с самых древних времён. Прятал надёжно, хранил бережно, и только Финисту открыл секрет изготовления этих машин. Стоит у птицы той Соловей, смотрит испуганно.
– Господин, дозволь мне с тобой отправиться. Как же я отпущу тебя одного против такой погани!
– А кто дом мой защитит, если дружки его верные сюда нагрянут? Не глупи, Соловушка, и не печалься. Я же бессмертный и тебе, как себе, верю. Уж не подведи меня.
Поднялась птица железная высоко в небо синее и полетела далече к замку каменному, что спрятан был в горах тёмных и высоких. В замке том жил Горыныч-змей. Не стал хозяин заботливый ждать гостюшку дорогого, сам навстречу вылетел и огнём ударил. Только и Кощей в долгу не остался, долетели лучи смертельные до замка Горыныча и дыру знатную в стене проделали, а один луч в самого Горыныча попал, разбился о чаровую защиту. Оба ведуна на землю рухнули, Горыныч всю силу истратил, а Кощей машину железную обратно в палаты отправил силою магическую, чтобы ворогу не досталась в случае чего. Стали посереди долины, ноги еле держат. Горыныч в человека обратился и кровь сплюнул.
– Что же ты, брат названный, лупишь-то силою по дому моему? А ежели ребёнка человечьего погребёшь под развалинами? Не дрогнет душенька твоя?
– Ты скажи, Горыныч, чего тебе надобно от меня, от всех нас, темников древних?
– А вот это, Кощей, скажу я тебе не сразу. Сначала ты пойдёшь в мой дом, позволишь себя посадить в клетку и ошейник железный на шею нацепить. И только тогда, Кощей, ты ответы получишь на все вопросы, и отпущу я Василису на все четыре стороны. Отправишь ты её домой, а сам у меня в гостях останешься, сколько я пожелаю.
– Договорились.
Обошёл Горыныч Кощея, в глаза заглянул, волосы чёрные погладил, лениво ладонью по наряду чудному провёл. Наряд такой враг его надевал, только когда в свою машину летучую забирался.
– Так просто? Я девчонку отпускаю, а ты моим пленником становишься?
– Ты молод, Горыныч. Для тебя всё ещё важны победы и поражения, правота твоя и чувство мести. Я много раз был в плену и в плен брал. Нет поражения, если ошейник на шее. Ты попробую мне на волю ярмо одеть. Ты же ответы ищешь да прошлое своё найти пытаешься и через него будущее узреть? Так и я тоже ищу. Ты только одну ошибку сделал, когда девочку в наши дела впутал, и не одну. Не знаешь ты, молодой, где границы.
– Угрожаешь?
– Я? Да как можно, брат мой названный ведун Горыныч-Змей? Сам в кучу вонючую полез, сам и разбирайся.
Слуги у Горыныча из камня, – выполнили всё, как велел хозяин. Раздели Кощея догола, ошейником горло закрыли и в клетку бросили. Клетка та в подвалах глубоких. А напротив клетки зеркало волшебное для слова уже открыто. Из него на Кощея Горыныч смотрит. На троне алмазном сидит, красуется.
– Где девочка, Горыныч? Я со своей стороны договор выполнил, не стал твоим играм глупым препятствовать.
– Позже. Кощей, покажи мне своё тело.
– И чего же тебе не видно?
– Это лжа. Красивая, да. И прикоснуться хочется, и обласкать везде. Хорош морок, но я желаю тебя настоящего увидеть.
– Ты мне тоже ответствуй, Горыныч. Кто такой Баюн?
– Не твоё дело! – вскочил оборотень с трона, тут же на место сел – не знал, что можно мысли через зеркало читать.
– Так и не твоё дело моё тело. Где мой ребёнок?
– Это не твой ребёнок, ты его украл, ты решил его испоганить, превратить в чудовище! Человеку нельзя владеть магией! Он жаждет власти, становится опасен!
– Поэтому ты превратил в монстра своего любимого ученика, который песнями лечил людей? А теперь он мясо человеческое жрёт. Может, тебе всё твоё прошлое рассказать? Первая потеря контроля, первая сожжённая деревня, первый убитый ученик рода человеческого. Ведь в твоём мире все народы мирно жили вместе, пока ты не появился на их бедную голову. А потом понеслась душа с горы. Изгнание в другое измерение. С тобой отправился только проклятый тобой человек. Частичная потеря памяти. Так почему ты обратил в чудище своего возлюбленного? Измена? Или он стал сильнее тебя?
– Арх! – Горыныч вскочил с трона, почти полностью изменившись. – Я убил твою девчонку! Отдал её Баюну! Он вырвет ей сердце! А тебя я буду пытать до тех пор, пока не выпытаю все небесные тайны! Отомщу всем в моём мире! Ты будешь моей девкой, когда я завоюю небеса!
Лишь на секунду пожалел Кощей глупого Горыныча, мальчишку из других миров. Таким же он был, но очень давно. И у него Яга была, вражина любимая. С ней он продолжал войну, её позже любил. А у Горыныча же никого нет. Кощей не смог себя сдержать, поднялись из глубины потаённые воспоминания.
…Всполохи взрывов, пульт управления кораблём, голос брата, передающий команды, и его предсмертный крик, когда наставница Яги разрушила его флагман. Бросил тогда Кощей взгляд на свою руку, тонкую, белую, мерзкую. С тремя пальцами. А потом в зеркальный купол машины. Только глаза всегда видел и никогда всего лица. А сейчас вот узрел уродливую морду без черт человечьих и закричал от горя и ужаса. Так Яга кричала, когда в себя пришла на его корабле. Она же его и покрыла первой лживой личиной, ради неё Кощей и оставил её и забыл свой народ.
Кровь затопила память, боль потери близких и ужас содеянного. Закричал Кощей вновь.
Открыл глаза ведун древний, лежал он среди почерневших кусков камня, прутьев расплавленной клетки. Кто-то нежно расстегнул на нём ошейник, коснулся трехпалой руки и приложил к щеке. Над ним склонилась Яга, а рядом с ней Василиса. Девочка молчала, положив ручку на спину гигантского чёрного кота. Не отводила взгляд, хоть и боялась, сильно.
– Молодец, девчушка, – сказала Яга, – её как в пещеру к Баюну отвели, она сразу сказала, что есть такая тётушка, которая его вылечить сможет. Живёт она в лесной избушке. Так ей братик рассказывал. А ежели чародей место знает, так он туда завсегда уйти может. Тем более, этот глупый Горыныч кота не охранял. Я сразу же сюда отправилась, чтобы прекратить ваши споры детские раз и навсегда. Малышку с собой взяла, пусть посмотрит, как настоящая сила чародейская проявляется. Это тебе не одуванчики собирать. Баюн мне поклялся всегда служить, за то я буду сдерживать его жажду плоти человеческой. Знаешь что, Кощей, стар ты уже в игры с пленом играть. Не выдержали у тебя нервишки, развалил ты замок супостатов до фундамента. А где сам Горыныч, не ведаю. Он сам ко мне приползёт, будь уверен. Нету другой лекарки для темника.
– Исправь, – прошептал Кощей, – я сам не могу сейчас. Тело как прежде сделай.
– Да это же ты, Коща. Чего такого-то?
– Ненавижу, – прошептал Кощей, закрывая лицо руками.
– Ну чего ты, чего, – Яга прижала к себе Кощея, и тот зарыдал, уткнувшись в её плечо.
Выбрал Кощей свою любимую личину молодого мужа с волосами тёмными и вернулся во дворец свой, неся Василису на руках.
Соловей как его увидел, только кивнул с облегчением. Ивашка к нему бросился, сестренку забрал. Никого не хотел Кощей видеть: погано было на душе. Отправился в опочивальню, рухнул на золотое покрывало и глаза закрыл.
Когда Ивашка пришёл, снял одежды и под бок забрался, Кощей улыбнулся только.
– Спасибо, что сестру вернул.
– Сам беду навлёк на маленькую. Отпустил бы я вас, Иванушка, коли мог бы, отпустил.
– А я не уйду, – сказал молодец, сплетая свои пальцы и темника.
– Я же злой, жестокий.
– Да, а ещё прелюбодей с фантазией такой, которой и Чернобог позавидует. Да и норов у тебя не сахар. И вообще, мне бабы милей. А главное, ты ворог Руси-матушки. Но знаешь, мне раньше было плохо, когда ты меня трогал. Сейчас хорошо, везде хорошо. И в сердце тоже. Бежать мне некуда от тебя. Ну, буду я с тобой драться, – так бессмысленно оно. Мне было очень страшно, когда ты ушёл. И не только за Василису.
– Замолчи уж, русич, шума от тебя, как от старой вороны.
Схватил Иванушка Кощея в объятья и поцеловал. Весь воздух вытянул из лёгких и к себе прижал крепко. Улыбнулся Кощей хитро. Да, не любит его пока Иванушка. Но в сердце уже огонёк разгорается.
– Поспи со мной, Иванушка, я устал.
– Как прикажешь, господин.
– Меня Яга «Коща» называет ласково. Ты тоже так зови, мне нравится.
В это время в лесу дремучем повернулась изба, вышла Яга на крыльцо. У частокола лежит Горыныч, весь обожжён и изранен силой кощеевой. Руки протягивает, слёзы в глазах.
– Яга, я не хотел дурного, прошу, помоги.
Подошла Яга к Горынычу, поставила ногу железную ему на руку.
– Помнишь ли Марфушу, Горыныч?
Потух взгляд рыжего красавца, да, он помнил. И кота, что сидел на крыше избы, тоже помнил.
– Говорил тебе Кощей, что за глупость твою, за зависть и трусость, сердце холодное ответ держать придётся?
– Да, Баба Яга, последняя чародейка Гипербореи. Я заплачу тебе.
– Ты будешь жить, ты станешь нашим другом. Но за это отдашь ты мне память свою, забудешь себя и тысячу лет проведёшь в облике змея трехглавого.
Уткнулся Горыныч лицом в чёрную землю и заплакал. Ничего Яга не сказала, стояла молча. Все они судьбе долги отдали, и Горынычу пора.
Протянул он к Яге руки, та помогла ему встать и отвела в избу.
Улетал от неё утром Горыныч счастливым, песни пел во все три пасти, ветер крыльями ловил и обещал прийти к подруге магической в день Ивана Купала. Провожали его Яга с Баюном долгими взглядами.
– Ну, чего, зверь магический? Хочешь, расколдую?
Почесал Баюн за ухом, потянулся, когтями острыми брёвна поцарапал.
– Я более человечину не ем, и за то спасибо, уважаемая Яга. Вот второй дар не приму. Буду я Горыныча ждать тысячу лет, как ты и отмеряла ему. Ты же любишь Финиста и Кощея, – я своего дурня своенравного тоже люблю.
– Хороший ответ, – Яга погладила кота и достала трубку заморскую, раскурила табак. Смотрела на рождение дня, на Солнышко красное и думала обо всех, кто дорог ей стал.
Думала и видела. Как Кощей с Ивашкой милуется, как Василиса книги мудрые изучает, картинки пока только смотрит. Как Финист во дворце своём железном со скуки мается. Ещё годика два – и войну магическую затеет или, наконец, придёт мать обнять родную и отца пожурить за извращенства всякие.
Странно это – сидеть на берегу реки вечности и глядеть в века. Там, на одном краю реки, видела Яга золотые города Гипербореи, а на другом – слабые и грязные города человечьи. Слабые, но ведь интересные.
Улыбнулась Яга и впервые отвернулась от прошлого, в будущее глянула с надеждою.
– А чего, Баюн, может, и мне стариной тряхнуть? Найти себе русича красивого да счастья бабьего глотнуть, а?
Не ответил Баюн, отобрал только у хозяйки трубку и затянулся. Яга засмеялась, осветила улыбка и лицо спящего Кощея.
Течёт поток реки времён, и нет ему конца.
Фэндом: Народные сказки, предания, легенды
Пэйринг или персонажи: Кощей/Иванушка. И другие сказочные персонажи
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Драма, Фэнтези, Фантастика, PWP
Предупреждения: Кинк
Размер: Миди, 17 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Русича отдали Кощею в качестве дани. Но древний кудесник хочет от Иванушки не только верной службы...
читать дальшеЖаркая была битва. Кощей снял с головы шлем и в гневе плюнул на ненавистную русскую землю.
Удар палицы железной человека бы убил, но на то он и Кощей, смерть его не берёт. Почему эти русичи такие глупые?! Он же немногого просит. Подумаешь, два мешка пшеницы и золото. Золото русичам всё равно без надобности, и золотая дань лишь раз в год. Князь из града Киева поболее его дань тянет. Ну, князь зато не просит раз в три года красавиц девиц и красавцев юношей. А Кощею нужны люди, в конце концов! Армия, обслуга. Изменённые магией дольше обычных людей живут, сказали бы «спасибо» за то, что их сыновья и дочери и в шестьдесят на семнадцать выглядят, а служат, почитай, лет по триста. Вот сколько народу сегодня на ратном поле полегло – не сосчитать. Дураки.
Подскакал к нему Соловей с докладом, конь волшебный на дыбы встаёт, разбойник его еле держит.
– Много выживших?
– Есть, господин. А главное, поумнели людишки. Жертва тебя ждёт.
Юношу привязали к столбу за деревней. Только одного, но этот один троих стоит. Кольчуга и одежды в крови, – значит, прямо с поля приволокли. Взгляд пламенем ненависти пылает. Спешился Кощей, подошёл к столбу. Ни слова не сказал златовласому сыну земли русской, камень магический одним ударом в сердце вогнал. Человек даже закричать не успел, обвис в верёвках.
– Я взял тебя, теперь ты – умертвие, слуга мой верный. Если будешь мне верой и правдой служить, я заберу камень из твоего сердца, и ты сможешь умереть и в могиле лежать спокойно. Если нет, терпеть тебе вечно пытки, страдать от боли.
Более и не взглянул Кощей на мальчишку этого. Прибыл обратно во дворец дела свои тёмные творить. В одну ночь опыты важные в чаровой комнате занимали разум его, спал Кощей дурно. Это и защитило, еле успел от кинжала серебряного увернуться. Хоть Кощея, темника великого, это бы не убило, но удивление и злоба его немерены!
Кто посмел руку поднять на господина?!
Стоит у постели тот самый мальчишка, от боли корчится. Повелителя предал! А взгляд не пустой, как у всех умертвий. Осмысленный, ненавистью наполненный. Как и тогда, у столба.
– Ах ты, бесов сын! Ты хоть понимаешь, кого жизни лишить пытался?! Я повелитель твой до конца времён, великий темник Кощей! Бессмертный! Позабыл об этом?
– Ты мне не господин, я убью тебя, выродок, – зашатался мальчишка, на колени рухнул. Вот это сила духа! А ведь Кощей в дух этот никогда особо не верил.
– Имя своё помнишь?
– Иван я, конюха сын.
– Пошёл вон, – повёл Кощей рукою в воздухе, волю запечатывая; умертвие развернулся и ушёл к остальным в хладные подвалы.
И с той минуты потерял Кощей сон и покой. Неужто так бывает, чтобы волю человека ничто не сломало? Ни смерть, ни боль. Не бывает такого крепкого разума, такой сильной души.
Стал Кощей за Иваном наблюдать, в битвы и набеги его более не брал, ибо не был уверен, что раб в спину не ударит. Лишь один раз подошёл, чтобы к добыче своей внимательнее присмотреться. Волосы светлые, глаза как небо синие, фигура лепа. Любил Кощей таких мужчин, в его стране страсть эта под запретом не была. Подозвал слугу ближе.
– Как тебе в хладных комнатах, ты ведь чувствуешь всё? Ты ведь человек?
– Тело стынет, очень больно.
– Хочешь, обогрею тебя на ложе?
Исказилось лицо прекрасное от отвращения, сглотнул, смотрит зверем.
– А я всё равно обогрею. Ты моя игрушка, не чужая.
Вечером пришёл Иван к Кощею, не мог не прийти. Даже если бы обе ноги себе сломал. Доспехи сразу исчезли, стоило Иванушке в опочивальню войти. А вот одежды чёрные Кощей сохранил.
– Нравится тебе мой вид? – злыдень подготовился к встрече. Лежит на золотом покрывале, красуется, снова молодой, волосы чёрные разметались, глаза зелёные сверкают силою магической.
– Говаривал мой батька, если в крынку мёду помёт птичий залить, никто этот мёд есть не будет. Ибо воняет мерзко. Что мне до твоей крынки, Кощей, ежели вонь от тебя по всей Руси идёт?
– Не разумеешь, – вздохнул Кощей, – не бойся, научу.
Поднялся с ложа, сбросил одежды шёлковые и подошёл к умертвию. Провёл рукой по груди, – нету стука живого, камень сердце сковал. А душу не может, вот же удивительное дело. Расшнуровал рубаху, стащил со слуги неверного.
– Чего удумал? – Ивашка дернулся весь, как от удара.
– Нет ничего страшнее магической боли, она изжигает тебя. Но ты даже с ней справляешься, и служить мне не желаешь. Так, может, я любовью твою покорность получу?
Толкнул Кощей Ивана на ложе, тот сопротивляться не стал. На лице ничего не отражается, будто закаменел весь.
– Ты меня что, как девку использовать желаешь?
– Ну, не как мечника же? В любой момент врагам на помощь прейдёшь, опыт ты мой магический неудавшийся, – Кощей склонился над красавцем, пропустил меж пальцев пряди золотые.
– Разве у тебя в плену не томятся красавицы со всей земли русской? На что я тебе сдался?
– Ты краше и сильнее, лучший. А мне самое лучшее надобно, – Кощей отстранил сжатый кулак.
Сбросил с Иванушки оставшиеся одежды, провёл руками по ногам от колен к бёдрам. Капнул на ладони живой воды и стал втирать в тело русича. Сначала лениво, медленно, по кругу. А потом ствол обхватил рукой и стал тереть быстро и сильно. Вскрикнул Иванушка, чувствуя, как снова жизнью тело наполняется. И не только жизнью: сейчас похоть его туманит страшнее боли. Погладил Кощей щёки алые, коснулся губами уст мягких, податливых, прикусил нижнюю губу. Иванушка его по голове гладит, руками в волосах путается… Хорош чертёнок, красивый.
И тут схватил Кощея Ивашка, намотал волосы на руку и с ложа сбросил.
– Пошёл прочь, погань заморская!
Разозлился Кощей по-настоящему, а когда ярость на страсть наслаивается, это страшно. Призвал силою со стены кинжал любимый с лезвием тонким и острым, с красным узором по рукояти. Бросился зверем на умертвие, ударил в живот, провернул. Застонал Ивашка, кровь по губам потекла. Слизал её Кощей и поразился, даже затрепетал. Живая кровь, нету духа мёртвого в ней!
– После магии твоей проклятой не больно совсем, – прошептал Ивашка и шаг вперёд сделал. К двери, против воли хозяина, с ножом в животе!
Вырвал Кощей оружие и снова непослушного мальчишку на ложе толкнул, прижал крепко. Заговор над раной прочитал. Ослабел всё же человек от боли и позволил снова касаться себя. Погладил Кощей соски кончиком языка, зубами прикусил, вздрогнул Ивашка под ним.
– Как же мерзко всё, что с тобой связано, повелитель.
Улыбнулся Кощей, языком дорожку прочертил по телу вниз и обхватил губами средоточие страсти этого прекрасного тела. Действует вода: ствол сильный, гладкий, горит весь. Стал Кощей его губами ласкать, вылизывать, посасывать. Более не доверял он рукам мальчишки, когда ладони его коснулись, схватил их и к постели прижал крепко. Застонал Иванушка, извиваясь под ним.
– Да отпусти же ты меня, мочи нет тебя терпеть!
Отстранился Кощей и взял кинжал, вновь его кровью напоил. Резал быстро, чётко, выводя на теле свой знак, кровь на покрывало потекла. Обагрил Кощей в ней ладони, растёр по телу доброго молодца, пока тот весь алый не сделался, и новый наговор прочитал.
Никому ни дано уйти от заговора крови, нет такой магии. Вот теперь Иванушка в его объятья бросился, спешно губы целовал, будто через секунду сгорит весь мир, и не успеет он остудить бурлящую кровь. Засмеялся Кощей довольно, перевернул русича на живот и бёдра огладил. Неужели и правда такие люди бывают, как солнышко красное, – везде лепы?
Не хотелось ждать злыдню, и времени ещё ох как много будет с этой игрушкой поиграть. Навалился сверху, входя сразу и до конца. Ивашка только от боли изогнулся весь, будто лук татарский. Схватил его Кощей за бёдра, яростно и зло продираясь внутрь. Хотелось поставить как можно больше знаков на красивом теле, чтобы русич и не думал о предательстве и побеге. Впервые за сто лет потерял Кощей власть над собой; закрутилось всё перед глазами. Упал на мальчишку, задыхаясь, как после битвы. Отодвинулся, перевернул пленника и по волосам мокрым погладил.
Взгляд у Иванушки пустой, дрожит весь. Более не сопротивляется. Улыбнулся Кощей, долго и нежно вылизывал всё тело своего умертвия, губами ласкал, пока длинная судорога по телу прекрасному не прошла и семя не излилось.
– Будешь ли верно мне служить, безымянный?
– Буду, господин.
Засмеялся Кощей счастливо. Лжа оно всё: и дух русский, и силы их тайные.
– Так поди вон.
Встал умертвие, оделся и покинул покои господина. Кощей нож окровавленный в руке повертел и на пол бросил. Вот и снова скучно.
Потом вновь – бои и походы, но всё равно Кощей боится Ивашку на битву брать. А вдруг повредят ему вороги? И никогда он более не погладит эти волосы златые, не увидит, как в глазах синих блестит страсть…
Дважды он ещё Ивашку на ложе брал, дважды ранил тело и пил кровь, наполнял страстью неправильной, для русичей запретной. Сегодня тоже звать собрался, но Соловей его в тронном зале с докладом перехватил.
– Господин, прости, что беспокою тебя, не казни меня, выслушай. У меня тут чудь сам себя на куски порубил. Теперь вот ползают эти куски по хладной комнате, не ведомо мне, что делать. Я бы спалил его, но замечаю, ты к нему интерес имеешь, в покои свои личные вызываешь.
Бросился Кощей в хладную комнату, зал каменный, льдом покрытый. Тут в гробах дубовых крепких почивали умертвия, когда были ему без надобности. Мальчишка умудрился себе руки и ноги отрезать, голову откромсать. Лежала теперь эта голова в уголке и плакала. Подошёл к ней Кощей, пнул сапогом.
– Как же это так, я же… я не хотел тебе служить. Даже на ложе пытаюсь сопротивляться тебе, тварь тёмная. Думал, смертушку свою призову и освобожусь от тебя.
– Глупый Ивашка, – вздохнул Кощей, поднял голову и пошёл в чаровую комнату. Остальные части тела Ивашки верные слуги следом принесли.
Пришил Кощей голову к торсу, прочитал заклинания, швы убирающие.
– Скажи мне, непослушный, непокорный, может, тебя вот так и оставить? А что, в опочивальню тебя слуги верные принесут. Как тогда противиться будешь?
– Язык тебе отгрызу.
Пришил Кощей всё обратно, на руках отнёс молодца к себе в покои, сел на край ложа.
– Пока камень в сердце, не освободишься. А освободишься – в пыль превратишься.
– Освободи меня, Кощей. Богами клянусь, зла держать не буду, перед Перуном за тебя, злыдня чёрного, просить буду.
Склонился Кощей над Иванушкой и поцеловал нежно, нежно.
– Нет, Иванушка, Руси сын, не освобожу. Любви твоей добиваться буду. Верую, что силён русский дух и ничто с ним справиться не может. Боль вытерпит, унижение, всё, что угодно. Покорным ты станешь Кощею, Иванушка. Кощею, который влюбился в тебя.
– Не ведомо тебе, зверь тёмный, что есть любовь, – прошептал Иванушка и затих, забылся тяжким сном.
Кощею-темнику сон без надобности, пролежал он до утра подле своего умертвия, думу думал. Не уйти от любви ни человеку, ни зверю, никому на земле этой. Страшная пытка и кара – любить. Давно он на свете живёт; молодому кудеснику игр на ложе и достаточно было бы. Но Кощею хотелось, чтобы Иванушка смирился с телом своим, пленом вечным, и если уж не умерла душа молодца, то должна она ему принадлежать целиком и полностью. Да вот мудрости у Кощея не хватило, чтобы не силою, но хитростью покорить Иванушку. Ничего, был у Кощея верный друг, который поможет завсегда.
С первыми лучами солнца рассветного оседлал Кощей коня верного, раздал наказы Соловью и другим слугам главным и отправился в путь-дорогу. Принёс его конь быстрый в чащу дремучую, в место тайное. Стоит на поляне дом погребальный, изба на одной лапе куриной.
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом.
Обернулся дом со скрипом; ох и старо жильё магическое, брёвна толстые от времени почернели. Отворил Кощей двери, вошёл в темноту. Паутина везде, пыли слой толстый, но смрада мёртвого нет и быть не может. Ибо не мёртвый тут лежит, а упокоенный. Печь на пол избы, на печи Яга почивает, – высоко, чтобы лицо в доски упиралось. Как в гробу; такова её кара себе самой и источник силы её. Поднатужился Кощей, тело двухметровое с печи снимая, заскрипела нога железная из стали магической о половицы. Посадил хозяйку на стул ладный, крепкий, убрал с лица чёрные волосы спутанные. Слеза по щеке сама сбежала.
– Как же так, вражина ты моя, неужто уйти мечтаешь? Неужто меня, дурака, бросишь тут? Яга, заклинаю, открой глаза, взгляни на меня. Мочи нет видеть, как ты себя мучаешь.
Открылись глаза, силою вспыхнули. Тут же будто ветер по избе прошуршал. Вот и свечи загорелись, и скатерть вышитая на столе, яства вкусно пахнут. Только Яга какой была, таковой и осталась. Огромная, страшная, металл ноги железной, письменами обитый, не делся никуда.
– Ты чего это слёзы льёшь? А ну, быстро самогонки выпей и сопли утри! Али позабыл, кто ты?!
– Кощей Бессмертный, Руси-матушки ворогов сын, – усмехнулся Кощей вымученно и стопку самогона опрокинул, закусил огурчиком кислым.
– Кощей, да ты чего? – воззрилась на него Яга удивлённо, – я слышала о таком. Вечность разум убивает. У меня вот почти убила. Но ведь не память же? Хочешь, настой приготовлю от тёмной болезни?
– Память, Яга? А на что она мне, память? Как схлестнулись мы, небесные, с народом твоим земным. Как от битвы той страшной погибла вся Гиперборея и весь флот наш пал. Как очнулся я на земле, кровью напоенной, – я, да девушка молодая, Яга, ведунья силы земной. Одной ноги у неё более не было. Нашёл машину свою покорёженную, излечил девушку, ногу ей из металла сделал. Как очнулась она, бились мы и разошлись по сторонам света. И встретились снова из отчаяния, и родился от того отчаяния ребёнок вечный, Финист Ясный сокол. Отверг он нас обоих. И живём мы, проклятые, не враги и не друзья, не любимые и не любовники, и нету у нас в душах уже света. Ты мертвяка из себя изображаешь, я с человечками войну без смысла веду. Помню всё, Яга, будто вчера это было. И летун мой над Гипербореей, и взрывы, и крови реки. Всё бы отдал, чтобы забыть, Яга. Всё на свете, даже вечность эту проклятую.
Только сейчас понял Кощей: держит Яга его за руку, пальцы дрожащие гладит.
– Чего ты хочешь, Коща? Скажи, всё для тебя сделаю. Ты и Финист, – всё, что у меня осталось. Не проси ты только вернуться к тебе и твоею быть. Не могу предков своих предать, мир целый, твоими братьями порушенный.
Поцеловал Кощей руку её, холодную, с когтями острыми.
– Я полюбил, Яга. Не знаю, как то случилося. У меня мальчик в услужении, умертвие. Но душенька его не почила. Я на ложе взял мальчонку, порезвиться хотел. А он себя из-за того на части разрубил, лишь бы не касался я его. И проснулось во мне что-то, может быть, память о старых временах, когда битвы шли и за тело врага и за душу. Но люб он мне, а я ему – нет.
– Бедный, бедный Коща.
– Это он бедный, Яга. Как мне поступить, как заставить его покориться мне? Он умертвие, терять ему уже нечего.
– Есть на земле люди недостойные, коим сердце кусок злата заменил. Иди в деревню, где жил человечек, иди с золотом к плохим людям. Например, к ставленникам княжеским. Может, они и честные, но среди них завсегда бесчестный найдётся. Возьми живого из его семьи и покажи мёртвому своему. И обещай, что ежели мёртвый за живого радеть не будет, ещё один мёртвый в доме твоём появиться. Возьми женщину, а лучше дитё малое. Тебе развлечение, может, силе дитенка обучишь. И он как на привязи будет, в руках твоих. А там потихоньку ты его приручишь, коли сдался он тебе так сильно.
– Спасибо за совет, Яга. Ещё просьба: можно, я к тебе приходить буду, целовать руки твои и губы?
– Скучаешь? – улыбнулась Яга.
Ничего Кощей не сказал, только ладонь холодную к щеке прижал.
– Приходи, Кощей. Совет дам хоть добрый, хоть злой. Но не ласкай меня. Прости, Кощей, убила я себя чаровой силою и не желаю более страстей земных. Грежу я на печи этой о городе серебряном, о братьях и сестрах, о зелёных полях под куполами волшебными. Не хочу я мира этого, не могу после снов тех тебя видеть, не могу вспоминать, как луч солнечный из машины твоей ударил в дом и погребли развалины двор чаровой, где сто детей обучалися силе ягической. Не прощу, Кощей. Но счастье тебе желаю с маленьким умертвием. А сейчас иди. Мне пора снова в сон, домой я хочу.
Поцеловал Кощей Ягу в лоб холодный, поднял на руки и на печь положил. Уходил уже из тёмной избы, гроба.
Добрался Кощей быстро до той деревеньки и кошелёк золотой нужному человеку в руку дал. А тот взял, хоть и со страхом, но взял! Поклялся Кощей ему голову при следующей встрече срубить. Ибо не должна земля носить таких предателей роду людского! К вечеру мужик возвернулся, ведя за руку малышку златовласую лет десяти. И тут же ушёл прочь, не оборачиваясь.
– Дядя Кондрат? – малышка вздрогнула, посмотрев ему в след.
Кощей опустился перед ней на корточки и положил руку в тяжёлой перчатке железной на хрупкое плечико.
– Ты дочка конюха?
– Да, – малышка попятилась, но Кощей держал крепко.
– У тебя брат Иван есть?
– Есть, но он от нас ещё летом ушёл. Битва большая была, он не вернулся. Знаете, где он? Жив ли?
– Жив, и хочет, чтобы ты к нему отправилась. Я его добрый друг, брат твой у меня в гостях и болен очень. Если тебя увидит, обрадуется, раны его быстрее излечатся.
Сел Кощей на коня, девчушку вперёд себя посадил. Она ручками за гриву чёрную ухватилась.
– Вы знаете моего брата, но точно не друг его.
– Умная девочка. И как же такую умную зовут?
– Василиса, – девочка шмыгнула носом, – у нас большая семья, дядя Кондрат пришёл и попросил папу, чтобы я ему по дому помогала. Отец меня отдал, а Кондрат продал, да? И брата моего они ворогам отдали, так мама сказала. Сказала, совсем русичи ослабели, если своих людей деревенских, как скот, на убой отдают.
– Тебе у меня во дворце хорошо будет, Василиса Премудрая. Лучше, чем здесь.
Пришпорил Кощей коня своего, взвился тот в небеса и полетел к чёрному дворцу.
Хитрил Кощей как мог. Домой вернувшись, сразу же малышку служанкам своим отдал. Накормили они её, расчесали, заплели косы златые и обрядили в наряды шёлковые. А также зелья снотворного дали. Когда вошёл Иванушка в тронный зал, малышка на колене Кощея как прекрасная кукла сидела.
– Василиса! Ах, ты, ворогов сын. Ничего человечьего в тебе нету!– бросился Иванушка к трону чёрному. Взмахнул Кощей рукой, цепи железные прямо из воздуха возникли и оплели доброго молодца.
– Чего ты кричишь, неслух, дитятку до смерти напугаешь. Я тебе подарок сделать хотел. Узнал от слуг верных, что семья твоя живёт бедно и голодно. Решил одну сиротинку во дворец к себе забрать. Не превращал я её в умертвие, не бойся. Жить будет, как княжна, любить буду, как родную дочь. И тебе не так одиноко в служении моём будет. Я тебе даже дозволяю с ней говорить каждый день.
– А что взамен?
– Скажем так, я с ней буду добр и ласков, пока ты со мной ласковым будешь. Подумай, мы теперь как семья настоящая, а не какие-то там полюбовники. Даже дитятко у нас есть. Никаких порубаний в хладной комнате, служба верная, ласка нежная – и сестрёнка твоя слова от меня плохого не услышит. Разумеешь, Ивашка?
– Разумею, сучий сын. Отпусти меня, дай сестру обнять.
– Спит маленькая, сам подойди.
Исчезли цепи, поднялся Ивашка по ступеням трона, обнял малышку. Нет у умертвия слёз, только плечи мелко дрожат. Погладил его Кощей по голове, пальцы в локоны златые запустил. От самого себя тошно, но ведь как русича непослушного разуму учить? Только если хитрость какая в рукаве припрятана, более никак.
Вроде бы удалась хитрость Кощеева, но новая напасть злыднем овладела. А напастью той было обычное человечье смущение. Иванушка всё время меж подготовками к битвам и сном в хладной комнате проводил с сестрёнкой своей. Странные чувства испытывал Кощей, видя, как малютка с братом в камушки играет и в озере купается. Как улыбается и смеётся Ивашка. Не хотел он в такие моменты семейные лезть, будто медведь глупый в чужую берлогу. На третий день только к Ивашке подошёл.
Худо доброму молодцу. Василиса по траве зелёной бегает, на солнышке греется. А умертвию солнышко – как камень раскалённый в лицо. Ивашка сестре улыбается, а сам нет-нет, да и прикроет глаза, и исказятся черты прекрасные от боли мучительной. На коже ожоги проступают и исчезают вмиг. Вот кому ни одна пытка не страшна после такого количества невыносимой боли. Приблизился Кощей к Иванушке, руку на шею положил и сжал слегка, под ворот рубахи пальцы запустил и погладил нежно.
– Потешились – и хватит. Скажи сестре, чтобы в женские комнаты шла. Может, девы мои и умертвия, а только и им нужно платья подать, драгоценности, косы заплести. Да и покормить малышку пора, солнышко уже к закату бежит. А ты чтобы через час в моих покоях личных был.
Ничего Ивашка не сказал, только головой кивнул устало. Приказ точно в срок выполнил, пришёл в опочивальню. Не стал злиться, но и страсти никакой не проявлял. Сорвал одежды чёрные и бухнулся на золотое покрывало, будто ствол дерева, топором срубленного. Кощей причины знал, мазь из болотной тины заранее приготовил и на стол поставил.
– Что, Ивашка, дурно? – стал в плечи широкие мазь втирать, злой силой напитывать слугу неверного.
– Худо, злыдень. Что же ты сделал со мной, что солнца свет видеть не могу и сестру не терплю долго? Будто кто уголь из печи в глотку пересыпает.
– Так на то ты и умертвие, во тьме живёшь, и плоть человека сожрать не побрезгуешь. Зато вернее умертвия слуги нету. Я так думал до сих пор. Пока ты мне не попался. Скажи, Ивашка, готов ли меня за жизнь сестры благодарить?
– И где же тебя такому прелюбодейству обучили, господин? Где это видано, чтобы через то отверстие, откуда гадость вся вонючая вылезает, пытаться дитятко зачать. Так ведь не выйдет у тебя ничего даже с живым мужиком. А с созданным тобой чудищем – и подавно. Пойди, возьми себе бабу хорошую, здоровую, лучше вдовицу, чтобы и за детьми могла смотреть и за хозяйством. Родит она тебе сына крепкого.
Не выдержал Кощей, упал на Ивашку и захохотал, лбом ему в плечо уткнувшись.
– Чего ржёшь, погань заморская?
– Да кто же сказал тебе, глупый, что я дитятко хочу от тебя? Разве ты девок на сеновале не ради удовольствия за зад хватал?
– Не разумею. Ежели бы ты сестру мою при себе не держал, и разуметь бы не стал. Дал бы в глаз и на порубание отправился с чистой совестью.
– Для некоторых народов, – зашептал Кощей Ивашке на ухо, – обнять мужа красивого на ложе приятнее, чем бабу.
– Вот потому, злыдень, один ты и остался.
Зарычал Кощей злобно, потянул Ивана за волосы златые и зубами в плечо вцепился, до крови прокусывая. Мальчишка только воздух ртом хватил.
– Значит, режет тебя это. Так почему же почил народ твой? Убит был русичами на поле брани?
– Убит был. Но не русичами. И не дай Перун тебе увидеть такую битву, Ивашка. Такую, на которой не люди мрут, а целые княжества в пламени сгорают. А теперь замолкни, ирод. Я тебе вообще слова не давал. Ты здесь чтобы меня тешить, и не более.
Скользнул Кощей языком меж бёдер умертвия, погладил вход срамной, осторожно кожу языком раздвигая, вводя его внутрь со всей осторожностью.
– Прости, господин, что нарушаю приказ твой, но токмо после этих извращенств, рот не полоскавши, ко мне с лобызаниями лезть не смей. Ох!
Сжал Кощей уд молодца, чувствуя, как под пальцами кровь пульсирует. Поцеловал бёдра и заклинание прочитал. Нравилось ему так тешиться, каждый раз новые заклинания использовать, менять личины и виды ласк, искать то, что понравилось бы молодцу более всего. Сейчас пылает Ивашка сильнее там, где, по его мнению, пылать мужчине не положено. В бреду магическом приподнялся Ивашка, сам руками бёдра раздвинул.
– Так что, должен ли я мараться о твоё самое грязное место?
– О, хитрый же ты, темник проклятый!
Засмеялся Кощей и от Ивашки отодвинулся. Сел рядом, призвал большой ларец и достал оттуда игрушку восточную. Вся она как мужеский орган, но размеру богатырского, из металла тяжёлого и золотом покрыта. Смазал вещицу остатками мази болотной и бросил Ивашке.
– Хочу посмотреть на тебя. Ты ведь знаешь, чего делать надобно?
Зарычал русич от злобы, лицо красное всё сделалось. Но взял игрушку и к себе приставил, надавил.
– Не влезает погань твоя!
– Старайся лучше. Чего тебе волноваться о теле своём, ты же умертвие. Повернись ко мне, хочу видеть.
Лёг Ивашка так, чтобы Кощей видел, как он дело рук мастера восточного в себя запихивает. Грубо, со стоном, до конца. Упал, ноги дрожат, ручка игрушки в руке. Красив, так раскрыт сильно.
– Молодец, а теперь двигай ею.
Неудобно выполнять эти приказы, ворочает только, все внутренности намотает на игрушку эту. Поцеловал Кощей пальцы дрожащие и сам за дело взялся. Красив голос у доброго молодца, особенно когда на крики срывается. Превратил Кощей игрушку в живую плоть, излились в Ивашку целые потоки жидкости живой. Отбросил Кощей предмет ненужный и снова стал вылизывать влажный растянутый вход. А потом сам туда проник. Брал Ивашку голодно и грубо, как и всегда. После этого упал мальчишка на ложе, а Кощей прочитал новое заклинание, освободил мужескую силу умертвия. Бился Ивашка на ложе, будто его мечом кто рвал, а Кощей собирал языком с его живота капли пряные. Любил он всё в мальчишке и измывался над ним из злобы чистой. Чего он, дурень, о его народе заговорил? Разбередил раны старые. А за это Кощей зад его пропахал, как пьяный пахарь на бешеной лошади землю.
– Отпусти сегодня, господин, – голосок жалобный такой, нежный. Всегда бы ты таким птенчиком заливался, Ивашка. Небось со страху заливается, вдруг у повелителя по сундукам чего покрупнее.
– Со мной почивать будешь. И не спрашивай более, – прижал Кощей Ивашку к себе, по животу погладил, боли срамные излечивая и разум успокаивая. Заснул Ивашка вмиг, будто и не умертвие, коему не спать можно годами.
Утро Кощей начал в чаровой комнате. Всегда так работал, пока новое солнце нарождается и на закате, когда умирает. Никого не допускал в комнату чаровую. Поэтому когда Соловей перчаткой железной поскрёб в двери, рыкнул на него привычно.
– Не казни, господин, помилуй дурака. Тут зеркало твоё волшебное стонет, слова твоего требует. Можа друг тебя магический на чарку приглашает?
– Если выпить захочу чарку медовую, тебя позову, Соловушка. А в зеркале меня друг не ожидает. Вечность из всех друзей врагов делает.
Потоптался Соловей у входа, хоть вида и не подаёт, а приятна ему лесть малая. Боится он господина своего, но ежели бы Кощей приказал, прибёг бы на ложе сам, без срамных заклинаний.
– Так чего ответствовать зеркалу твоему? Все умертвия от грохота в стенки зарылись, почитай, один Ивашка на посту и стоит. Но тот вообще особенный для господина, а значит, и я о нём более всех пекусь.
А ревность в голосе слышится, хоть и скрытая, умом острым глубоко в сердце припрятанная.
Вот и этого свистуна так подобрал. Пришло тут кочевое племя сто лет назад по душу Кощееву. Хотели силу отобрать, дураки узкоглазые. Даже дочку свою их вождь отдал джинну на поругание, чтобы защиту обрести. Джинн не пришёл на подмогу, не дурак он – с последним из небесного воинства кровавые шашни крутить. Перебил Кощей тогда всё племя силою своею. Не со злобы, просто с Финистом тогда разругался, снова раны сыну родному нанёс. Снова все знания свои предложил, всю любовь – и опять отвергли его. Вот в запале лишнюю-то силушку и использовал. Так и стоял над телами горящими в печали великой. А потом вопль его с ног свалил. Выжил-то дитёнок джинна. И забрал его Кощей к себе во дворец, не стал как наследника воспитывать и полюбовником не сделал, а слугу преданного вырастил.
– Ладно, пойду я к зеркалу. Ты и Иван за спиной моей встанете. И прикажи Василисе чая ромашкового принести. Посмотрю, что там за гость без спроса в коридоры магические лезет.
Сел Кощей в зале зеркальном в мягкое, удобное кресло. Соловей и Иванушка за спиной встали, Василиса чай на подносе принесла. Старается девчушка, тащит поднос тяжёлый из тёмного серебра. От усердия аж язычок высунула. Хотел Кощей пошалить и поднос из её рук силой чаровой выбить, так потом перед Ивашкой ответ держать. Сотворил прямо из воздуха столик резной и большую подушку. Кивнул девочке, та поднос на столик поставила, а сама на подушку опустилась. Смотрит на зеркало с благоговением. Ещё бы не благоговеть: стекло чёрное круглое в обхвате пяти метров, рама из серебра кованная извивается узорами в виде змей.
– Именем хозяина, отворись для слова.
Можно зеркало и для дела отворить, тогда тот, кто на другой стороне, может во дворец войти. Но Кощей не дурак и даже для Яги никогда зеркало не отворял.
Возникло в зеркале лицо собеседника, и ухмыльнулся Кощей. Ну, кто, кроме этого ведуна странного, может без спроса в коридоры магические лезть?
– Доброго здоровья тебе, Горыныч-Змей.
– И тебе не хворать, Кощей.
Мало что знал Кощей о Горыныче. Пришёл этот ведун сильный и оборотень неведомо откуда. Говаривали, что он житель подземного царства, и изгнали его оттуда. А можа, как Кощей и Яга, единственный, кто войну страшную пережил.
Был Горыныч мужиком красивым и статным, с волосами цвета меди и глазами цвета крови. Мог он обращаться в огромного трёхглавого дракона и силой чаровой обладал немереной. Всем хорош был бы как друг, полюбовник и союзник. Но у каждого ведуна в душе свои подвалы тёмные, а у Горыныча они ещё и с гадюками. Есть у него два правила нерушимых, и все должны, по его мнению, этим правилам следовать. Правило первое: нельзя более чем на час в зверя превращаться. Очень боится Горыныч в облике зверином страшном разум потерять, лишает себя радости с природой слиться. Поэтому и другим радости не позволяет птицей летать, зверем бегать. Ежели какого ведуна в таком виде увидит, в плен берёт и в клетку сажает. Правда, уже лет триста так не делает, после того как сдуру Кощея в виде ворона в клетку посадил. За то Кощей разозлился на него и полдворца изжёг хозяину наглому. Теперь Горыныч оборотничества чарового просто не одобряет. А вот с правилом вторым проблем поболее, из-за него произошла беда, и с тех пор сторонятся Горыныча все темники, даже мелкие. А правило вот каково: нельзя людей чаровому делу учить. С чего у Горыныча ярость такая на людей с даром чародейским, никому не ведомо. Но из-за правила этого вот чего приключилося.
Однажды, лет этак пятьдесят назад, притащили какие-то лихие людишки к избе Яги малышку лет пяти. Хотели, твари поганые, её зарезать. Прослышали, что Яга детей ест, и хотели в обмен на пищу силу Яги получить. Получили в полной мере, Яга их за поклёп такой, лиходейство и неуважение превратила в тараканов и тут же раздавила. А дитятку себе забрала. Ожила душа Яги, снова у неё дитёнок был. Хоть немного отступила её боль после гибели народа Гипербореи и ухода Финиста. Снова она косы заплела чёрные, избу привела в порядок. Нарекла дитёнка Марфушей. Росла малышка потихоньку, а Яга учила её по мелочи. Как людей лечить, травки собирать, со зверьми говорить. Ничего плохого и злого не сказывала. Как исполнилось Марфушке восемнадцать годков, Яга разум запудрила кузнецу в ближайшей деревеньке, и стала Марфуша его дочерью. А через год и свадебку сыграли с красивым русичем.
Аккурат через месяц после той свадьбы и прилетел в деревню Горыныч в своём облике зверином. Столбом пламени из трёх пастей ударил в дома. А Марфуша попыталась то пламя силою своей сдержать. И не сдержала. Да и силы не было-то у неё, была девчушка простой лекаркой. Горыныч-то тоже не дурак, сразу к Яге в избу бросился, в ноги упал в слезах. Сказал, что прилетел лишь испытать новую Ягу и не знал, что девочка боевой магии не обучена. Хотел силой померяться по-соседски, по дружески, а получил кости обугленные. Ничего Яга тогда не сказала. Заклятие только наложила, наказала, чтобы десять лет Горыныч ровно на закате Марфе на могилу цветы нёс. Ежели не успеет к закату, сердце его в куски разорвётся. А он ведь носил! Такие букеты составлял, краше которых никто не видел. Яга его не простила, но смирилась. И с тех пор стала себя в сны мёртвые погружать, потолок лицом подпирать, вину искупать перед всеми, кто умер по её недосмотру. Таковы были подвалы души Яги, винила она себя в смерти всего живого вокруг неё, ибо она должна силою смерть отводить, как в Гиперборее учили. Тоже учили, да не доучили. В общем, взяла Яга на себя вину, попыталась простить Горыныча.
А Кощей не забыл и не простил боль ту страшную, которую нанёс оборотень чешуйчатый его возлюбленной вражине. Тем более, видел, и не раз, как улыбка торжествующая искажала губы Горыныча, когда он цветы на могилу приносил. Поэтому отрёкся Кощей от оборотня, а тот регулярно речи льстивые говорит, прощения выпрашивает. Не только в други, в полюбовники набивается! Ох, и охота ему Кощея зацепить, да токмо нечем пока.
– Вот, скучно мне стало во дворце моём, решил с тобой поговорить, новости узнать.
– Новости есть, а то как же. Слышал я, давеча ты к сыну моему наведывался, Финисту. Делал ему срамные предложения. Бежал из его дворца железного, быстро-быстро.
– Не бежал, а летел, – вздохнул Горыныч.
– Да, прости, врать не буду. Летел, а Финист следом за тобой на своей машине чудной в виде сокола. И так тебе зад свинцом хорошо шпиговал, так душевно. Как хозяйка куру грибами на праздник фарширует. Ежели бы не сила твоя, было бы это твоё последнее дело амурное.
– Злой он и нелюдимый, прямо вот как ты. А что это за красавица маленькая? Она же не умертвие?
Ухмыльнулся Кощей снова, видя, как алые очи сначала злобой наполнились, а потом любопытством просто, интересом вежливым. Но злобу ту Кощей уловил.
– Василиса это. Видишь умертвие за спиной у меня? Сестренка его. Спас дитятку от голодной смерти. Мне ребёнок-умертвие без надобности, поэтому она у меня служит. Девушкам моим прислуживает, мне чаю приносит. Хотя малышка умненькая. Более у меня новостей нету. Чего сказывать хочешь? А то ведь я тут глухарём сижу, новостей не знаю. Даже на битвы не хожу в последнее время.
– А чего так, нету противника достойного?
– Когда людей мечом рубишь, много грязи остаётся. А я грязь не люблю. Прости, Горыныч, заболтался я с тобой. У меня в чаровой комнате работы много. Ты говори, как новости будут интересные.
И прежде чем Горыныч успел хоть слово сказать, разорвал Кощей силы коридоров магических и отправился к себе в чаровую комнату.
Не более часа проработал, в дверь кто-то постучал. Силы магической не чувствуется.
– Заходи.
Василиса отворила дверь, на пороге жмётся, ткань платьица в руках комкает.
– Либо туда, либо сюда. Не зли меня, маленькая.
Она вошла глаза опустив. Только пару раз по сторонам посмотрела.
– Господин Кощей, я спросить у вас хочу. Долго вы моего братца будете в плену держать?
– Я же сказал, брат твой тут излечение проходит.
– Мне бабушка рассказывала про умертвия.
Кощей вздохнул: тяжко с живыми людьми. Умничают, заклятьям сопротивляются.
– Твой брат принадлежит мне на веки вечные, но он сильный русич и не утратил свою душу. Не могу я его отпустить, если отпущу, он в пыль обратиться. Но я хочу быть его другом и радовать его в служении мне. Поэтому ты здесь, чтобы ему хорошо было.
Малышка потопталась на месте, подол подёргала.
– Можно ещё спросить?
– Раз допустил тебя сюда, спрашивай.
– А вы зачем так много супа варите в этих котелках больших?
– Тьфу, пропасть. Эти куски мяса не еда, а котлы не для супа.
Малышка развернулась и пошла к выходу. Кощей ей в спину глянул и захохотал.
– Значит, ты меня красивым считаешь? И силу мою хочешь, чтобы брата освободить?
– Я, я не говорила такого! – побледнела маленькая, будто умертвие настоящее.
– Но ведь подумала. Громко очень думаешь.
Кощей откинулся на высокую спинку стула и сотворил в ладонях заклинание древнее. Яга его как то мудрёно называла, а по-простому его величали «Шутовской фонарик». Оскорбительное название, честно говоря. Кощей сам видел, как наставница Яги превратила энергию из сердца в сгусток плазмы такого размера, который одним ударом развалил надвое флагман народа Кощеева. Женщина умерла после этого заклинания, забрав с собой множество вражеских жизней. Загорелся в ладонях Кощея переливающийся сгусток света, будто маленькое солнышко. Девочка не испугалась, подошла. Кощей свои ладони с её сложил, теперь свет был в ладошках девочки. Смотрела она на него более завороженно, чем на зеркало.
– Хочешь, научу? Я не жадный, могу научить. Я не знаю, как умертвие обратно в человека превратить. А может, ты узнаешь? Будешь мне дочерью, другом и врагом сильным.
Хлопнул Кощей ладонями, малышка взвизгнула, когда сила прошла через неё. Больно это, ладони сильно обжигает, хоть и следа не оставляет. Не заплакала, даже глаза слезами не наполнились.
Кощей смотрел на Василису внимательно. Вот сейчас убежит… или в ноги упадёт с испугу. Вместо этого она к нему потянулась и обняла за шею. Кощей даже сам испугался, никто его давно так нежно не обнимал.
– Я вам буду верно служить, господин Кощей. А когда учить будите?
– Я позову, маленькая. Книги дам волшебные. Ну, а теперь беги к брату, он за тебя волнуется.
Малышка ушла, Кощей снова создал «шутовской фонарик» и стал его в руках перекатывать.
– Все вы так говорите первую сотню лет. А потом, Василиса, ты меня и в тюрьму сплавишь, и в землю зароешь. Много раз проверишь, насколько я бессмертен.
На следующее утро отправился Кощей в лес дремучий. Но не один, а с Василисою. Хоть смейся, хоть плачь, честное слово. Не стал он далече от дома своего отходить, чтобы Ивашка мог за ним пойти и убедиться, что не будет ничего дурного. Да ладно Ивашка, не в нём беда. В грудь будто ударили, – то Яга пробудилась и в зеркало чаровое с беспокойством глядит. За деревьями вон лесовик прячется, любопытствует. Да и Горыныч, небось, поблизости, убеждается, что повод нашёл Кощею козни творить.
Вот какие вы все, темники магические! Когда он на поле брани, весь в крови русичей, так это ничего, это дело обычное! А когда на полянке стоит и дитенка за руку держит, так у всех аж пятки горят от возмущения!
– Ты корзинку взяла? Молодец. А теперь смотри, когда одуванчик обрываешь, с корнем не тяни. Тебе только цветок нужен, и взять его надобно осторожно. Ногтем надавливаешь и снимаешь.
– А зачем листья мокрые в корзинке?
– Ты пока чарам сохранения не обучена. Это чтобы одуванчики не завяли. Они дети первые солнышка. Во многих зельях используются. Сорвала? А теперь покажи мне, какой цветок тут настоящий, а какой магический, Лешего?
Малышка палец прикусила, смотрит. А ведь и правда после работы всей ещё и книжку чаровую листала! Из куста высунулась когтистая рука с пушистым одуванчиком.
– Не подсказывать! Что вы, как дети малые! И ты выходи, Яга. Можно подумать, я человека от дерева не отличу.
– Специально маленькую отвлёк, чтобы превращения не видела? – Яга обернулась человеком быстренько, неприглядное в чародействе скрывая.
Василиса нашла одуванчик магический, увидала лапу зелёную и в крапиву с перепугу шлёпнулась. Вскочила, от ожогов слёзы, а сама молчит.
– Могу вылечить? – Яга внимательно девочку рассматривала.
– Моя вина, – малышка вытерла нос рукавом, – само пройдёт.
Подошла Яга к девочке. Не впервой Кощей залюбовался своей вражиной, не стала она пугать малышку той личиной страшной, которую в горе обрела. Заплела волосы, как ночь чёрные, в косу тугую, кожу белую сделала того цвета, который у людей здоровых бывает, ногу железную спрятала в сапог мягкий и сарафаном вышитым прикрыла. Только вот рост не скроешь, таких женщин высоких уже нету на этой земле.
– Василиса, это друг мой старинный, Баба-Яга. Она тоже много чего про травы знает и обучить тебя может. Иванушка, выходи уже и сестренку обними. Отправлю вас в палаты мои, нам с Ягой побеседовать надобно. Господин лесной, и ты уйди. Прости, что грублю хозяину, но разговор наш секретный.
Остались они с Ягой на поляне одни, приблизился Кощей к ней, хотел по щеке погладить, да она отвернулась.
– Старое решил вспомнить и снова меня на бой вызвать, Кощей? Я ведь могу и срубить голову твою глупую. То Ивашка был? Он русич, Кощей, до последней капли крови. Ничего у тебя с ним не выйдет.
– Уже выходит, Яга. Как Василису к себе взял, сдаётся он помаленьку.
– Ты зачем малышку силе учишь? Али Марфушу мою забыл?! Нет, не забыл. Ни её, ни душу свою чёрную истинную. Ищешь повод с Горынычем силушкой померяться! А что малышка умрёт, нет тебе дел до того!
– Права ты, да не во всём. Ищу я повод с ним сойтись в бою магическом. За Марфушу, за тебя. Я же люблю тебя, глупую. Может, та любовь наша и почила, но как друга, как сестру магическую я тебя всегда любить буду. Как вот тебе теперь веками спать? А вдруг я Василису не так учить буду? Надобно тебе ко мне часто хаживать и проверять, правильно ли поучаю её.
– Ох, и хитрый же ты, Кощей. Хоть понимаешь, как это не просто – чародейку вырастить? Я лекарку готовила на смену себе, но ведь тебе мало того будет. В будущее глядел?
– Уже лет триста не смотрю, Яга. Мне бы с прошлым разобраться.
Разошлись они с миром, но всё же Кощей приободрился чуток. Не пойдёт Яга в сон мёртвый, будет за ним наблюдать, жить будет. А ему теперь жизни спокойной не ведать как своих ушей. Вернулся в палаты свои Кощей, хотел глаза сомкнуть до обеда. Он тать ночной, и днём шататься ему не положено. Только в комнаты вошёл личные – Ивашка его за глотку схватил. Тут же от боли страшной согнулся, а всё равно держит крепко.
– Что ж ты делаешь, чудище поганое? Меня убил и мерзости всякие делать заставил, сестру пытаешься незнамо в кого превратить. Я же… я убью тебя за это!
Ничего Кощей не сказал, толкнул Ивашку на постель, лишил способности двигаться. Одежды чёрные приподнял и живот поцеловал нежно.
– Я говорил, она наше дитятко. Как отец родный, о ней забочусь. А отец должон всё, чему за жизнь научился, детям своим передать. Али не прав я?
– Ты ума лишился от древности жизни своей. Опять мучить будешь?
Провёл Кощей по одежде Иванушки, она исчезла без следа.
– Только же вчера, – сглотнул мальчик.
Кощей избавился от своих одежд и погладил Иванушку по лицу.
– Не буду мучить, только приласкаю немного. Чего спросить хочешь? Ведь хочешь же, вижу.
– Какой ты на самом деле? Обычно выглядишь как мужик красивый с волосами длинными чёрными, глаза странные, не могу понять, то ли татарин ты, то ли турок, то ли северянин. Будто все народы в тебе кровью намешаны. Иногда ты цвет волос меняешь, рост и силу. Скажи, правду ли говорят, что старый ты и страшный, скелет живой?
– Не помню я, Ивашка. Не хочу и вспоминать, какой я на самом деле. Вот скажи, зачем ты мне в душу лезешь? Знаешь ведь, злюсь я от этого и насильничаю над тобой напрасно. Сам же и сожалею.
– Добить меня не хочешь, сестру обучаешь. А пока она жива, я отсюда добровольно не уйду. Надо же знать, к кому я привязан.
– А ты не думай о том, – Кощей сел на Иванушку и изменил внешность. В бабу превратился красивую, в такую, как мужики любят. Чтобы и грудь побольше, и бёдра округлые. Иванушка глаза вытаращил. Кощей его уд пальцами сжал крепко, гладит нежно и сильно.
– Кем желаешь, я стать могу. Любую мечту твою исполнить на ложе. Расскажешь мне, Иванушка, какие сны тебе срамные снились? Я их все исполню без сожаления.
Кощей передвинулся, принимая уд в себя, изогнулся, губу прикусывая от наслаждения.
– Это только добрые люди сожалеют, Иванушка, а нам-то уже без надобности.
Задвигался Кощей быстро и резко, юноша приподнялся, обнимая, грудь целуя и посасывая. Может, всегда для него в бабу превращаться? И проблем меньше.
Потянулся Кощей к губам молодца, целовал нежно и жадно. Так хотелось перевернуть Ивашку и войти в него до предела. Нет, пусть сегодня он потешится. Перевернул его Иванушка, под себя подмял, обнял его Кощей ногами, ногтями острыми в кожу на спине впился. Почти тут же умертвие семя выбросил, и даже приказа не потребовалось. Кощей тоже вскрикнул, извиваясь под ним. Нет, не нравилось ему бабой быть. Силы в такие моменты поболее накапливаешь, но без власти на ложе пресновато оно.
– Это же лжа, – прошептал Иванушка, крепко его к себе прижимая. Изменился Кощей, но молодец его из объятий не выпустил. Хороший знак.
– Не кайся, на том свете покаешься, если придётся. Да и за что тебе каяться, глупый, – погладил его Кощей по волосам.
Выбрался из-под умертвия и осторожно пальцами до него дотронулся у срамного входа, прошептал заклинание, чтобы легче было протолкнуть пальцы внутрь и найти нужное место. Юноша в этот раз не сопротивлялся, лежал тихо, лишь слегка вздрагивая, когда снова страсть в нём начала зарождаться. Кощей согнул ему ноги в коленях, заставляя приподняться и погружая в него ствол свой медленно и нежно. Ивашка руки вперёд вытянул, сжал покрывало золотое. Двигался Кощей как во сне, направляя в молодое красивое тело потоки энергий через пальцы. Ивашка уже в голос застонал, толкнулся бёдрами навстречу и замер. Кощей лёг на него, не прекращая игр срамных, волосы отвёл и язык в ухо мальчишки запустил, убрал, снова кончиком проник.
– Не спрячешься, я поймал тебя. Ты хочешь меня. А чего хочешь, Иванушка, хватай, пока дают. В следующий раз ты будешь во мне. Ведь хочется?
И юноша себя отпустил. Хорош же, солнышко ясное. Когда навстречу спешит, когда вскрикивает громко и бьётся сильно, второй раз семя выпуская. И снова в сон проваливается, хоть и целуя в плечо благодарно. Он не видит, как Кощей ухаживает за его телом, втирая мази магические, иглами кожу протыкая, чтобы не чувствовал полюбовник себя мёртвым, чтобы верил в продолжение жизни. Другие его умертвия для сражений холодны как камень, глаза недвижимы, и внутри кровь чёрная и вязкая, как жижа болотная. Много сил надо, чтобы не допустить такого, чтобы разум не погиб в теле неживом.
– Всё лжа, Ивашка, – прошептал Кощей, осторожно иглы молодцу в виски втыкая, – но иногда бывает, что без лжи любовь не сохранить.
К вечеру Иванушка пробудился, и пошли они с Василисою к большому озеру у самого замка чёрного. Чтобы снова в камешки играть.
Кощей распахнул окно чаровой комнаты, нравилось ему во время работы несложной голос дитенка писклявый слышать. А смех Ивашки – вообще как праздник для него.
Когда силой чуждой в его щиты магические ударило, Кощей в тот же миг у озера оказался. А только поздно. Горит всё вокруг, Ивашка недвижимым куском плоти сгоревшей на земле чёрной лежит. А змей проклятый с девочкой прочь улетает. Схватил Кощей Иванушку и в чаровые комнаты с ним бросился. Соловей тут как тут, в ноги упал с мечом в руках. Можно подумать, свист его остановил бы такого чародея великого.
– Прости, повелитель, не доглядел! Руби голову!
– Из ума ты выжил, али как?! Ты мне как сын, за что я тебе голову рубить буду?! Собери умертвий, пусть пожар потушат. И колесницу мою чёрную готовь!
Ивашку подлатать просто, – достаточно в чан, полный крови, сунуть. А воду в кровь превратить даже Василиса сможет через годик. Сможет! И пусть Горыныч попробует ей плохо сделать, без всех голов останется!
Открыл Иванушка глаза, тело ещё недвижимо, а сила разума уже в очах пылает.
– Знаю, чего спрашивать будешь. Я тебе говорил, что это наше детанько? А раз наша, в лепёшку разобьюсь, а верну её.
– С тобой пойду.
– В этом чане тебе лежать три дня и три ночи. Управлюсь к тому времени.
Собрался Кощей уже крышку чана закрыть, Иванушка за руку схватил.
– Ты прости меня, великий господин, если чего не того сказал или сделал.
– Простить? Тебя? Иванушка, али разум твой помутился? Не за что тебе у меня прощения просить. За века жизни я в крови по маковку самую, никогда не впустит меня Перун в царствие богов. Злой я, жестокий, и ему не верю. Спи, глупый русский мальчик.
Захлопнул Кощей крышку и отправился в самые свои тёмные подземелья, где в палатах из хрусталя чёрного ждала его птица железная, с коей он не расставался с самых древних времён. Прятал надёжно, хранил бережно, и только Финисту открыл секрет изготовления этих машин. Стоит у птицы той Соловей, смотрит испуганно.
– Господин, дозволь мне с тобой отправиться. Как же я отпущу тебя одного против такой погани!
– А кто дом мой защитит, если дружки его верные сюда нагрянут? Не глупи, Соловушка, и не печалься. Я же бессмертный и тебе, как себе, верю. Уж не подведи меня.
Поднялась птица железная высоко в небо синее и полетела далече к замку каменному, что спрятан был в горах тёмных и высоких. В замке том жил Горыныч-змей. Не стал хозяин заботливый ждать гостюшку дорогого, сам навстречу вылетел и огнём ударил. Только и Кощей в долгу не остался, долетели лучи смертельные до замка Горыныча и дыру знатную в стене проделали, а один луч в самого Горыныча попал, разбился о чаровую защиту. Оба ведуна на землю рухнули, Горыныч всю силу истратил, а Кощей машину железную обратно в палаты отправил силою магическую, чтобы ворогу не досталась в случае чего. Стали посереди долины, ноги еле держат. Горыныч в человека обратился и кровь сплюнул.
– Что же ты, брат названный, лупишь-то силою по дому моему? А ежели ребёнка человечьего погребёшь под развалинами? Не дрогнет душенька твоя?
– Ты скажи, Горыныч, чего тебе надобно от меня, от всех нас, темников древних?
– А вот это, Кощей, скажу я тебе не сразу. Сначала ты пойдёшь в мой дом, позволишь себя посадить в клетку и ошейник железный на шею нацепить. И только тогда, Кощей, ты ответы получишь на все вопросы, и отпущу я Василису на все четыре стороны. Отправишь ты её домой, а сам у меня в гостях останешься, сколько я пожелаю.
– Договорились.
Обошёл Горыныч Кощея, в глаза заглянул, волосы чёрные погладил, лениво ладонью по наряду чудному провёл. Наряд такой враг его надевал, только когда в свою машину летучую забирался.
– Так просто? Я девчонку отпускаю, а ты моим пленником становишься?
– Ты молод, Горыныч. Для тебя всё ещё важны победы и поражения, правота твоя и чувство мести. Я много раз был в плену и в плен брал. Нет поражения, если ошейник на шее. Ты попробую мне на волю ярмо одеть. Ты же ответы ищешь да прошлое своё найти пытаешься и через него будущее узреть? Так и я тоже ищу. Ты только одну ошибку сделал, когда девочку в наши дела впутал, и не одну. Не знаешь ты, молодой, где границы.
– Угрожаешь?
– Я? Да как можно, брат мой названный ведун Горыныч-Змей? Сам в кучу вонючую полез, сам и разбирайся.
Слуги у Горыныча из камня, – выполнили всё, как велел хозяин. Раздели Кощея догола, ошейником горло закрыли и в клетку бросили. Клетка та в подвалах глубоких. А напротив клетки зеркало волшебное для слова уже открыто. Из него на Кощея Горыныч смотрит. На троне алмазном сидит, красуется.
– Где девочка, Горыныч? Я со своей стороны договор выполнил, не стал твоим играм глупым препятствовать.
– Позже. Кощей, покажи мне своё тело.
– И чего же тебе не видно?
– Это лжа. Красивая, да. И прикоснуться хочется, и обласкать везде. Хорош морок, но я желаю тебя настоящего увидеть.
– Ты мне тоже ответствуй, Горыныч. Кто такой Баюн?
– Не твоё дело! – вскочил оборотень с трона, тут же на место сел – не знал, что можно мысли через зеркало читать.
– Так и не твоё дело моё тело. Где мой ребёнок?
– Это не твой ребёнок, ты его украл, ты решил его испоганить, превратить в чудовище! Человеку нельзя владеть магией! Он жаждет власти, становится опасен!
– Поэтому ты превратил в монстра своего любимого ученика, который песнями лечил людей? А теперь он мясо человеческое жрёт. Может, тебе всё твоё прошлое рассказать? Первая потеря контроля, первая сожжённая деревня, первый убитый ученик рода человеческого. Ведь в твоём мире все народы мирно жили вместе, пока ты не появился на их бедную голову. А потом понеслась душа с горы. Изгнание в другое измерение. С тобой отправился только проклятый тобой человек. Частичная потеря памяти. Так почему ты обратил в чудище своего возлюбленного? Измена? Или он стал сильнее тебя?
– Арх! – Горыныч вскочил с трона, почти полностью изменившись. – Я убил твою девчонку! Отдал её Баюну! Он вырвет ей сердце! А тебя я буду пытать до тех пор, пока не выпытаю все небесные тайны! Отомщу всем в моём мире! Ты будешь моей девкой, когда я завоюю небеса!
Лишь на секунду пожалел Кощей глупого Горыныча, мальчишку из других миров. Таким же он был, но очень давно. И у него Яга была, вражина любимая. С ней он продолжал войну, её позже любил. А у Горыныча же никого нет. Кощей не смог себя сдержать, поднялись из глубины потаённые воспоминания.
…Всполохи взрывов, пульт управления кораблём, голос брата, передающий команды, и его предсмертный крик, когда наставница Яги разрушила его флагман. Бросил тогда Кощей взгляд на свою руку, тонкую, белую, мерзкую. С тремя пальцами. А потом в зеркальный купол машины. Только глаза всегда видел и никогда всего лица. А сейчас вот узрел уродливую морду без черт человечьих и закричал от горя и ужаса. Так Яга кричала, когда в себя пришла на его корабле. Она же его и покрыла первой лживой личиной, ради неё Кощей и оставил её и забыл свой народ.
Кровь затопила память, боль потери близких и ужас содеянного. Закричал Кощей вновь.
Открыл глаза ведун древний, лежал он среди почерневших кусков камня, прутьев расплавленной клетки. Кто-то нежно расстегнул на нём ошейник, коснулся трехпалой руки и приложил к щеке. Над ним склонилась Яга, а рядом с ней Василиса. Девочка молчала, положив ручку на спину гигантского чёрного кота. Не отводила взгляд, хоть и боялась, сильно.
– Молодец, девчушка, – сказала Яга, – её как в пещеру к Баюну отвели, она сразу сказала, что есть такая тётушка, которая его вылечить сможет. Живёт она в лесной избушке. Так ей братик рассказывал. А ежели чародей место знает, так он туда завсегда уйти может. Тем более, этот глупый Горыныч кота не охранял. Я сразу же сюда отправилась, чтобы прекратить ваши споры детские раз и навсегда. Малышку с собой взяла, пусть посмотрит, как настоящая сила чародейская проявляется. Это тебе не одуванчики собирать. Баюн мне поклялся всегда служить, за то я буду сдерживать его жажду плоти человеческой. Знаешь что, Кощей, стар ты уже в игры с пленом играть. Не выдержали у тебя нервишки, развалил ты замок супостатов до фундамента. А где сам Горыныч, не ведаю. Он сам ко мне приползёт, будь уверен. Нету другой лекарки для темника.
– Исправь, – прошептал Кощей, – я сам не могу сейчас. Тело как прежде сделай.
– Да это же ты, Коща. Чего такого-то?
– Ненавижу, – прошептал Кощей, закрывая лицо руками.
– Ну чего ты, чего, – Яга прижала к себе Кощея, и тот зарыдал, уткнувшись в её плечо.
Выбрал Кощей свою любимую личину молодого мужа с волосами тёмными и вернулся во дворец свой, неся Василису на руках.
Соловей как его увидел, только кивнул с облегчением. Ивашка к нему бросился, сестренку забрал. Никого не хотел Кощей видеть: погано было на душе. Отправился в опочивальню, рухнул на золотое покрывало и глаза закрыл.
Когда Ивашка пришёл, снял одежды и под бок забрался, Кощей улыбнулся только.
– Спасибо, что сестру вернул.
– Сам беду навлёк на маленькую. Отпустил бы я вас, Иванушка, коли мог бы, отпустил.
– А я не уйду, – сказал молодец, сплетая свои пальцы и темника.
– Я же злой, жестокий.
– Да, а ещё прелюбодей с фантазией такой, которой и Чернобог позавидует. Да и норов у тебя не сахар. И вообще, мне бабы милей. А главное, ты ворог Руси-матушки. Но знаешь, мне раньше было плохо, когда ты меня трогал. Сейчас хорошо, везде хорошо. И в сердце тоже. Бежать мне некуда от тебя. Ну, буду я с тобой драться, – так бессмысленно оно. Мне было очень страшно, когда ты ушёл. И не только за Василису.
– Замолчи уж, русич, шума от тебя, как от старой вороны.
Схватил Иванушка Кощея в объятья и поцеловал. Весь воздух вытянул из лёгких и к себе прижал крепко. Улыбнулся Кощей хитро. Да, не любит его пока Иванушка. Но в сердце уже огонёк разгорается.
– Поспи со мной, Иванушка, я устал.
– Как прикажешь, господин.
– Меня Яга «Коща» называет ласково. Ты тоже так зови, мне нравится.
В это время в лесу дремучем повернулась изба, вышла Яга на крыльцо. У частокола лежит Горыныч, весь обожжён и изранен силой кощеевой. Руки протягивает, слёзы в глазах.
– Яга, я не хотел дурного, прошу, помоги.
Подошла Яга к Горынычу, поставила ногу железную ему на руку.
– Помнишь ли Марфушу, Горыныч?
Потух взгляд рыжего красавца, да, он помнил. И кота, что сидел на крыше избы, тоже помнил.
– Говорил тебе Кощей, что за глупость твою, за зависть и трусость, сердце холодное ответ держать придётся?
– Да, Баба Яга, последняя чародейка Гипербореи. Я заплачу тебе.
– Ты будешь жить, ты станешь нашим другом. Но за это отдашь ты мне память свою, забудешь себя и тысячу лет проведёшь в облике змея трехглавого.
Уткнулся Горыныч лицом в чёрную землю и заплакал. Ничего Яга не сказала, стояла молча. Все они судьбе долги отдали, и Горынычу пора.
Протянул он к Яге руки, та помогла ему встать и отвела в избу.
Улетал от неё утром Горыныч счастливым, песни пел во все три пасти, ветер крыльями ловил и обещал прийти к подруге магической в день Ивана Купала. Провожали его Яга с Баюном долгими взглядами.
– Ну, чего, зверь магический? Хочешь, расколдую?
Почесал Баюн за ухом, потянулся, когтями острыми брёвна поцарапал.
– Я более человечину не ем, и за то спасибо, уважаемая Яга. Вот второй дар не приму. Буду я Горыныча ждать тысячу лет, как ты и отмеряла ему. Ты же любишь Финиста и Кощея, – я своего дурня своенравного тоже люблю.
– Хороший ответ, – Яга погладила кота и достала трубку заморскую, раскурила табак. Смотрела на рождение дня, на Солнышко красное и думала обо всех, кто дорог ей стал.
Думала и видела. Как Кощей с Ивашкой милуется, как Василиса книги мудрые изучает, картинки пока только смотрит. Как Финист во дворце своём железном со скуки мается. Ещё годика два – и войну магическую затеет или, наконец, придёт мать обнять родную и отца пожурить за извращенства всякие.
Странно это – сидеть на берегу реки вечности и глядеть в века. Там, на одном краю реки, видела Яга золотые города Гипербореи, а на другом – слабые и грязные города человечьи. Слабые, но ведь интересные.
Улыбнулась Яга и впервые отвернулась от прошлого, в будущее глянула с надеждою.
– А чего, Баюн, может, и мне стариной тряхнуть? Найти себе русича красивого да счастья бабьего глотнуть, а?
Не ответил Баюн, отобрал только у хозяйки трубку и затянулся. Яга засмеялась, осветила улыбка и лицо спящего Кощея.
Течёт поток реки времён, и нет ему конца.
-
-
23.06.2014 в 15:44-
-
23.06.2014 в 17:03-
-
23.06.2014 в 17:19-
-
23.06.2014 в 22:24-
-
24.06.2014 в 07:50-
-
10.11.2017 в 23:17-
-
11.11.2017 в 01:10